Проблема с миром
Шрифт:
Рикке подняла брови:
– Ты… нечасто о них упоминаешь.
– У нас у всех разные матери, – отозвалась Изерн, словно это все объясняло. – Мое детство было не слишком-то счастливым. Скорее похоже на испытание, если ты понимаешь, о чем я. Прожить это один раз было достаточно неприятно, но тут уж никуда не деться. Но еще и вспоминать об этом? Нет уж, как-то не хочется.
Изерн остановилась на груде камней, вытащила флягу, плеснула немного воды себе на голову, еще немного отправила в рот и протянула ее Рикке.
Во имя мертвых, как же она устала! Рикке стояла, глотая воду и вытирая пот
Она посмотрела обратно, туда, откуда они пришли, над взгорьями и извивами ущелий, в сторону низин. Обратно, вдоль долгих миль пути до Уфриса. В сторону прошлого.
– Пора бы нам уже оставить несколько следов, – буркнула Изерн, поворачиваясь к крутой, взбирающейся вверх тропе. – Запретное озеро само к нам не придет.
Рикке выдохнула сквозь губы и вытерла очередную порцию выступившего на лбу пота.
– Хочешь, я понесу тебя на плечах? – спросил Трясучка.
Большинство людей даже не поняло бы, что он улыбается. Но она знала, куда надо смотреть.
– Ни за что на свете, старый ублюдок, – проворчала она, пускаясь в путь. – Скорее уж я понесу тебя.
– Вот на что я бы хотела посмотреть! – бросила Изерн через плечо, и из-под каблука ее исцарапанного ботинка посыпались камешки, скользя по гладкой тропе.
– Нет, – пробормотала Рикке, закрывая глаза. – Это еще не произошло.
– Я тебя нашел! – закричал Лео своим писклявым голосом со странным акцентом, хватая ее за ногу и вытаскивая из сена.
Рикке быстро поняла, что они оба успеют повзрослеть к моменту, когда он ее отыщет, если она так и будет сидеть в своем изначальном потайном месте – наверху, между стропилами, где гнездились голуби. Было весело смотреть сверху, как Лео в безуспешных поисках обшаривает амбар, но, когда он вышел за дверь, решив поискать в других местах, ей это наскучило. Рикке спрыгнула вниз и зарылась в сено, оставив один ботинок торчать наружу, так, чтобы Лео мог его увидеть. В конце концов, играть интересно, только когда чувствуешь возможность проигрыша.
– Долго же ты искал, – сказала она.
А он симпатичный, подумала Рикке. Пускай даже не особо умный. К тому же у него странные манеры и непривычный выговор. Но это, наверное, неизбежно, если ты вырос в Союзе, а за симпатичный вид многое можно простить.
В любом случае она была рада, что он здесь. Хорошо, когда есть кто-то твоего возраста, с кем можно играть. Она любила делать вид, будто ей лучше всего самой по себе, но на самом деле так не бывает. Ее папа вечно был занят – вел бесконечные разговоры с седобородыми ублюдками, где все только и делали, что хмурились и качали головами.
Иногда Трясучка рассказывал ей истории о своих путешествиях по всему Земному Кругу и о самых разных и необычных людях, которых ему приходилось
В Уфрисе было не так уж много детей, а те, что были, считали Рикке проклятой и не соглашались приближаться к ней из-за ее припадков. Лео ее припадки, кажется, не беспокоили – может быть, потому, что он пока что ни одного не видел. Может быть, все еще переменится, особенно если она опять обделается, что случалось более чем часто, к сожалению. Однако здесь она мало что могла сделать – и с припадками, и с их дерьмовыми последствиями.
Рикке поклялась никогда не волноваться из-за вещей, которых она не может изменить, а она принимала свои клятвы очень серьезно. Отец всегда говорил, что нет ничего более важного, чем твое слово. Обычно он говорил это, хмурясь и качая головой. Жалко, что он так часто хмурился, потому что, когда он улыбался, весь мир начинал светиться.
– Моя очередь прятаться! – завопил Лео.
Он ринулся наутек, поскользнулся, упал, перекатился в облаке сенной пыли, вскарабкался на ноги и исчез за дверью амбара. Почему-то Рикке стало грустно, когда она смотрела ему вслед. Ужасно грустно.
– Нет, – проговорила она, закрывая глаза. – Это было давным-давно.
Бесконечное изобилие
– Как моя стойка? – спросил Хлыст, оглядываясь через плечо на свою заднюю ногу.
– Мы еще вернемся к твоей стойке, – сказал Клевер.
– Примерно через год с такой скоростью, – пробурчал Нижний, поднимая свою секиру лезвием к солнцу и затем снова принимаясь его полировать.
– Если ты продержишься год. – Шолла, сосредоточенно хмурясь, пыталась отрезать от куска сыра как можно более тонкий ломтик, орудуя своим длинным тонким ножом.
– Не слушай эту жалкую парочку, – сказал Клевер. – К твоей стойке мы еще вернемся. Но всегда помни об одном: если ты вытащил меч, это значит, что ты уже совершил по меньшей мере одну ошибку.
– Чего? – переспросил Хлыст, скашивая на него глаза поверх плавающего кончика своего клинка.
– Разве что ты его чистишь, или точишь, или, может быть, решил его продать.
– А если вокруг сражение?
– Это значит, что ты сделал по меньшей мере две ошибки, а возможно, гораздо больше. Битва – не место для уважающего себя воина. Но если уж тебе пришлось на ней присутствовать, хотя бы имей достаточно вкуса, чтобы находиться подальше от того места, где сражаются.
– А что, если какой-нибудь ублюдок пытается тебя убить?
– В идеале тебе стоило бы догадаться об этом за некоторое время и прикончить его первым, предпочтительнее всего во сне. Именно для этого придуманы ножи.
– И еще чтобы резать сыр, – поправила его Шолла, с невероятной сосредоточенностью поднося ко рту ножик с прилипшей к плоской стороне тоненькой, почти прозрачной сырной чешуйкой. Как раз в тот момент, когда сыр уже коснулся ее губ, через двор прилетел порыв весеннего ветра и сдул его с ножа, словно пушинку с одуванчика. Шолла безуспешно попыталась перехватить его в воздухе.