Проблема Спинозы

Ялом Ирвин

— Я до сих пор не услышал ничего об этике…

— Вам придется подождать до четвертой и пятой частей. Сначала он утверждает, что мы живем в детерминированном мире, перегруженном препятствиями к нашему благополучию. Все происходяще — результат действия неизменяемых законов Природы, а мы — часть Природы, подчиняющаяся ее детерминистским законам. Более того, Природа бесконечно сложна. Как он выражается, у Природы имеется бесконечное число типов или атрибутов, а мы, люди, можем оценить только два из них — мысль и материальную сущность.

Альфред задал еще несколько

вопросов по «Этике», но Фридрих заметил, что он, похоже, поддерживает разговор через силу. Тщательно выбрав момент, Фридрих решился сообщить о своем наблюдении.

— Альфред, для меня это чудесное ощущение: вспоминать и обсуждать с вами Спинозу, но я хочу быть уверен, что ничего не пропустил. Как психотерапевт, я научился обращать внимание на догадки и предчувствия, которые появляются у меня, — и вот у меня мелькнуло одно подозрение насчет вас.

Брови Альфреда взлетели вверх, и он замер в напряженном ожидании.

— У меня есть ощущение, что вы приехали не только, чтобы поговорить о Спинозе, но и по какой-то другой причине.

Скажи ему правду, твердил Альфред сам себе, скажи ему о своей скованности. О том, что ты не можешь спать. О том, что тебя никто не любит. О том, что ты всегда скорее аутсайдер, а не участник и часть ситуации. Но вместо этого он возразил:

— Нет, просто было здорово повидаться, услышать новости, узнать побольше о Спинозе ^г- в конце концов, нечасто же удается встретить наставника, который способен его растолковать! Кроме того, у меня появилась отличная история для газеты. Если вы сможете навести меня на какую-нибудь медицинскую литературу об этом аффективном расстройстве военнослужащих, я напишу статью в поезде, пока буду ехать в Мюнхен, и опубликую ее в следующем недельном номере. Я вам ее пришлю.

Фридрих подошел к письменному столу и принялся рыться в журналах.

— Вот хороший обзор в «Журнале нервных болезней». Возьмите этот выпуск с собой и вышлите мне почтой обратно, когда он вам не будет больше нужен. А вот и адрес Эйгена.

Когда Альфред медленно, как-то неохотно начал подниматься с места, Фридрих решил испытать одно, последнее, средство — еще один метод, который он узнал от собственного психоаналитика и часто использовал в работе со своими пациентами. Метод этот редко давал сбои.

— Задержитесь на минутку, Альфред. У меня есть еще один вопрос. Я хочу попросить вас кое-что вообразить. Закройте глаза и представьте, что сейчас от меня уходите. Представьте, как идете прочь после нашей долгой беседы, а потом представьте, как сидите в поезде на долгом пути в Мюнхен. Дайте мне знать, когда мысленно окажетесь в поезде.

Альфред закрыл глаза и вскоре кивнул, обозначая готовность.

— А теперь вот что мне хотелось бы, чтобы вы сделали. Вновь обдумайте нашу сегодняшнюю беседу и задайте себе следующие вопросы: Сожалею ли я о чем-нибудь в связи с моим разговором с Фридрихом? Были ли какие-то важные вопросы, которых я не коснулся?

Альфред продолжал сидеть зажмурившись, а потом, после долгого

молчания, медленно кивнул.

— Ну, есть одна вещь…

ГЛАВА 23. АМСТЕРДАМ, 27 июля 1656 г

Бенто резко развернулся, услышав свое имя, и увидел всклокоченного, обливающегося слезами Франку, который тут же повалился на колени и наклонил голову так низко, что ткнулся лбом в тротуар.

— Франку?! Что ты здесь делаешь? И что это ты делаешь на мостовой?

— Я должен был увидеть тебя, предупредить тебя, вымолить прощение. Пожалуйста, прости меня! Пожалуйста, позволь мне объяснить!

— Франку, встань. Могут увидеть, что ты разговариваешь со мной — а это опасно. Я направляюсь к себе домой. Следуй за мной на расстоянии, а потом сразу входи, без стука. Но сначала убедись в том, что тебя никто не видит.

Через несколько минут в кабинете Бенто Франку говорил дрожащим голосом:

— Я только что из синагоги. Раввины прокляли тебя. Прокляли жестоко — о, они были так жестоки! Я все понимал, потому что они переводили на португальский… я даже не представлял, что они способны на такую жестокость! Они приказали, чтобы никто не говорил с тобой, и не смотрел на тебя, и…

— Именно поэтому я и сказал тебе, что это опасно, если тебя увидят рядом со мной.

— Так ты уже знал? Откуда?! Я ведь только что из синагоги. Убежал сразу же после церемонии.

— Я знал, что так и будет. Это было предопределено.

— Но ты же хороший человек! Ты предложил помочь мне. И ты действительно помог! И посмотри, что они с тобой сделали! Все это — моя вина! — Франку снова рухнул на колени, схватил Бенто за руку и прижал ее ко лбу. — Это распятие, а я — Иуда! Я предал тебя!

Бенто высвободил ладонь и на мгновение положил ее на голову Франку.

— Пожалуйста, встань. Я должен кое-что тебе сказать. Прежде всего, ты должен знать, что это не твоя вина. Они просто искали предлог.

— Нет, есть вещи, которых ты не знаешь! Пора, я должен сознаться. Мы предали тебя, Якоб и я! Мы пошли к парнассим, и Якоб пересказал им все, что ты говорил нам. А я ничего не сделал, чтобы остановить его! Я просто стоял там, пока он говорил, и кивал. И каждый кивок был новым гвоздем, вбитым в твой крест! Но я должен был так поступить. У меня не было выбора… поверь, у меня не было выбора!

— Выбор есть всегда, Франку.

— Звучит хорошо — но это неправда! Настоящая жизнь сложнее.

Удивленный, Бенто долгим взглядом всмотрелся в лицо Франку. Это был какой-то другой Франку, не тот, которого он знал.

— Почему же это неправда?

— А что, если у тебя есть только два пути на выбор и оба ведут к смерти?

— К смерти?

Франку избегал взгляда Бенто.

— Тебе что-нибудь говорит имя Дуарте Родригес?

— Да, это человек, который пытался ограбить мою семью. Человек, которому не нужны были никакие заявления раввинов, чтобы меня ненавидеть.