Пробуждение каменного бога
Шрифт:
Что удерживало людей от восстания? Рабское мышление? Какое-то оружие, которое делало нешгаев непобедимыми? Или люди просто жили в симбиозе с нешгаями, которые были для людей настолько выгодными, что они и не думали о рабстве?
Он размышлял о людях-солдатах, сидящих на сиденьях лицом к нему. Они были полулысыми. Как мужчины, так и женщины, которых он видел в-деревнях, все они имели большие залысины, хотя у детей волосы росли вполне нормально и были кудрявые, почти курчавые. Их кожа была удивительного темно-коричневого цвета. Глаза — коричневые, иногда карие. Лица — узкие, с орлиными носами,
Нечеловеческим в них было только отсутствие мизинца. Но это можно было отнести на счет эволюции. К тому же всякие демагоги, провидцы и ученые давно предупреждали, что человек лишится своего пятого пальца и зубов мудрости.
Он наклонился и заговорил на аурата с сидящим напротив солдатом.
Человек вначале, казалось, немного смутился и опешил. Улисс повторил свою просьбу медленнее. На этот раз солдат понял. Его аурата был не такой как у Глика или Улисса, поскольку он был его национальным языком и немного отличался от оригинала. Но Глик знал незнакомые слова и перевел их.
Вначале солдат, казалось, засомневался. Но Улисс заверил, что не желает ему зла. Солдат обернулся и спросил гиганта на переднем сиденьи, стоит ли ему повиноваться. Громадная слоновья голова повернулась, взглянула на Улисса и что-то проговорила. Солдат открыл свой рот пошире, Улисс заглянул внутрь и пробежал пальцем по зубам. Зубов мудрости не было и в помине.
Улисс поблагодарил. Нешгай вынул тетрадку и что-то записал своей авторучкой размером с большой фонарик.
Путешествие продолжалось до поздней ночи. Они меняли экипажи пять раз. Под конец они миновали гряду холмов и выехали на плоскогорье, возвышающееся утесом над морем. Город все еще освещался факелами и электрическими лампочками или чем-то похожим на лампочки, подумал Улисс, хотя они могли быть и живыми организмами. Они крепились на твердые коричневые ящички с живыми растительными батареями или топливными элементами.
Город был окружен стеной и больше всего напоминал изображение Багдада в книге «Арабские ночи». Кавалькада проехала ворота, которые закрылись за ними и двинулась по улицам к центру города. Здесь они вылезли, вошли в высокое здание и поднялись по его ступенькам в громадную комнату, где за ними замкнулись тяжелые двери. Но там ждала пища и, поев, они отправились спать по нарам.
Авина взобралась на верхнюю полку и в середине ночи он проснулся, обнаружив, что она, вцепившись в него, трясется и тихо всхлипывает. Он немного ошалел, но сумел совладать с собой и спросил тихим голосом, что она здесь делает.
— Я видела страшный сон, — сказала она. — Он был так ужасен, что разбудил меня. И теперь я боюсь заснуть. И даже оставаться одной в постели. Поэтому я пришла сюда найти у тебя силы и поддержки. Ты осуждаешь меня, Повелитель?
Он почесал ей между ушами, а потом нежно погладил и поласкал ее шелковистую кожицу.
— Нет, — сказал Улисс. Он слишком долго общался с кошачьими, так что они успели получить представление о его божественных качествах. Безвредное суеверие, которое психологически даже шло им на пользу.
Он огляделся. Лампочки, висевшие гроздьями на стенах, казались теперь не такими яркими, как когда они пришли в комнату. Однако они давали достаточно света, чтобы ясно
— Что за сон? — спросил он, продолжая гладить. Теперь его пальцы двигались вдоль ее скул вверх, над закругленным влажным носом.
Она вздрогнула и проговорила:
— Мне снилось, что я сплю здесь. И вдруг входят два серокожих, поднимают меня с моей постели и выносят. Они несут меня через множество комнат, залов, множество лестниц в глубокую темницу под городом. Затем они приковывают меня к стене и начинают ужасно пытать. Они вбивают в меня свои бивни, стараются оторвать мне ноги своими хоботами и, наконец, расковывают, бросают на пол и начинают топтать меня своими гигантскими ногами. В этот момент дверь распахивается и я вижу в соседней комнате тебя. Ты стоишь там, обняв руками человеческую самку. Она целует тебя, а когда я закричала, прося помощи, ты оборачиваешься и смеешься мне в лицо. А потом дверь захлопывается и нешгаи принимаются топтать меня вновь, а один говорит: «Этой ночью Повелитель взял себе в жены человеческую самку!» И я сказала: «Тогда позвольте мне умереть». Но по-настоящему я не хотела умирать без тебя, мой Повелитель.
Улисс задумался над ее сном. У него накопилось достаточно собственных снов, чтобы понять, в чем подсознание старается убедить его, хотя сознательно он чувствовал то же самое. А интерпретировать ее сон довольно трудно. Если следовать теории Фрейда, что сон выражает неосознанное желание, то она хочет иметь его как супруга. И жаждала наказания. Но за что? Она ни в чем не виновата. Культура вуфеа имела множество вещей и поступков, за которые люди чувствовали бы вину, как, впрочем, любая культура, человеческая или нечеловеческая, но здесь было что-то другое.
Сомнение вызывало то, что теорию Фрейда еще никто не доказал, да к тому же подсознание людей, произошедших от кошек (если, конечно, от кошек), могло отличаться от подсознания людей, произошедших от обезьян.
Как ни растолковывай ее сон, было очевидно, что ее мучает мысль о человеческой самке. К тому же он не давал ей ни малейшего повода думать о нем не как о Боге. Или думать о себе как о чем-то большем, чем верном помощнике Бога, даже если Бог ей не безразличен.
— А теперь все в порядке? — спросил он. — Как по-твоему, сможешь заснуть? — Она кивнула. — Тогда лучше иди к себе в постель.
Она на мгновение притихла. Ее тело под рукой будто окостенело. Потом она тихо проговорила:
— Хорошо, мой Повелитель. Я не хотела тебя обидеть.
— Ты меня не обидела, — сказал он и подумал, что не стоит ничего добавлять. Он мог расслабиться и попросить ее остаться. В конечном счете он тоже нуждался в маленьких удобствах.
Она слезла с его койки и по приставной лестнице забралась на свою. Очень долго он лежал с открытыми глазами в то время, как вокруг стонали, вскрикивали, бормотали во сне измученные и уставшие вуфеа, вагарондит и алканквибы. Что ждет их завтра? Или, скорее, сегодня, которое уже наступило.