Пробуждение Ктулху
Шрифт:
Поневоле я зажмурился, а когда раскрыл глаза, то увидел сидящего за столом человека. Несомненно, это был мистер Этвуд, которого все так безрезультативно разыскивали, я узнал его по фотографиям, которые прилагались к делу.
Я нашел в себе силы подняться, чтобы поздороваться с ним как можно более вежливо.
Он ответил кивком, прокашлялся и спросил:
– Давно вы здесь находитесь?
– Да уж неделю, – отвечал я. – Скажите же, где вы были?
– Ездил к океану, – сказал он, неопределенно махнув рукой. – А в чем, собственно, дело?
– Мистер
– А вы кто? – спросил он.
– Следователь, – сказал я. – Я следователь, и разыскивать пропавшего человека – одна из моих обязанностей.
– О! – проговорил он каким-то странным тоном. – Пропавшего человека, вот как…
– Вы можете мне рассказать, зачем ездили к океану?
– К океану? – Он задумался. – Как вам сказать… Случалась ли с вами такая вещь, как внутренний зов?
– В каком смысле? – не понял я.
– Как будто вам надлежит отправиться в некое место, как будто вас призывают туда поехать… Как будто вся ваша жизнь утратит малейший смысл, если вы от такого откажетесь… Случалось нечто подобное?
– М-м… Возможно, – высказался я. – Были случаи, когда я чувствовал необходимость немедленно посетить бабушку. Она была уже немолодая и не вполне здоровая, и порой тревога вечной разлуки с ней вынуждала меня оставить все дела и навещать ее. Вы подобное имеете в виду? Но разве у вас есть родственники? Судя по документам…
Он нетерпеливо махнул рукой.
– Такие вещи не имеют значения, в них нет смысла, они просто внутри… – Он помолчал, покачиваясь влево-вправо, и внезапно напомнил мне создание, которое явилось мне в тот миг, когда я переходил от сна к яви. – Там, внутри океана… – Он покусал губу. – Тот мир, которому мы принадлежим изначально… Мои братья, моя мать, братья моей матери… И в конце концов я сам. Я последний член нашей семьи здесь, на земле.
Он говорил невнятно, но мне почему-то казалось, что в его словах скрывается определенная логика. По своему опыту я знал: в подобных ситуациях лучше не перебивать человека и не задавать ему лишних вопросов, чтобы он не смущался и не сбивался в своей речи. Лишь когда увидишь, что он начал повторяться, следует уточнить некоторые детали.
Так я и поступил.
– Так почему вы отправились к океану, никого не поставив в известность?
– А я был должен? – спросил он неприветливым тоном.
Как ни странно, я ощутил облегчение: передо мной был самый обыкновенный человек!
– Ваше непонятное отсутствие принесло в город некоторое волнение, – сказал я сдержанно.
Он дернул плечом.
– Я не думал, что это займет так много времени. Полагал, день-два, неделя максимум.
– Так куда вы конкретно направились?
– В море.
– Просто в море?
– Да.
– И что вы там делали в такое время? Ведь тогда был еще конец февраля.
– Стоял по пояс в воде.
– Просто стояли?
– Да.
– Просто стояли и что?
– Я ждал.
– Чего вы ждали?
Неожиданно его лицо исказила невероятная боль, он вскочил, затрясся и прокричал:
– Вам никогда… никогда не понять!.. и не нужно!
– Сядьте, – сказал я спокойным тоном. – Да сядьте же! Не нужно передо мной изображать странные картины. Если вы психически нездоровы, вам следует сообщить об этом.
Он рухнул на стул, облокотился о стол, уронив при этом на пол какие-то листы.
– Полагаю, моя жизнь на земле заканчивается, – сказал он. – Я уж было подумал, она вот-вот завершится, но нужно ждать еще время… Бывали у вас такие случаи, когда вы сильно хворали и лежали в постели, не в силах подняться, не в силах даже повернуть голову? Где-то близко – окно, а за окном – вся жизнь, весь мир, какие-то пестрые картины… Но вы не можете подойти к окну, выйти за окно, погрузиться в этот мир… И в мир вашей комнаты не силах войти. Вы словно бы нигде. Вот так я и живу последние годы: есть мир здесь и мир под океаном, и оба они мне видны, но недоступны. Я словно заперт внутри этого проклятого тела…
– Вам что-то известно о вашей бабушке? – спросил я.
Он покривил губы.
– Только то, что говорят все. Мы с ней никогда не встречались.
– Сколько у нее было детей? – задал я внезапный вопрос и выложил на стол фотографию, где девочка – предположительно будущая мать мистера Этвуда – стояла рядом с двумя рослыми молодыми людьми.
Мистер Этвуд взял эту фотографию дрожащими руками и поднес к глазам. Он долго всматривался в нее, губы его шевелились, как будто он что-то нашептывал. Внезапно он выкрикнул какие-то непонятные, вырвавшиеся из самой глубины его утробы звуки – я даже не могу их воспроизвести, – выронил фотографию и откинул голову назад, уставившись в потолок.
Я встал, быстро вышел на кухню и вернулся со стаканом холодной воды.
Мистер Этвуд уже пришел в себя.
– Никто не знает, сколько у нее было братьев, – выговорил он наконец, – потому что они на протяжении всей жизни питались друг другом, пока наконец не остались двое или один…
Я помог мистеру Этвуду подняться наверх и уложил его в постель. Забравшись под одеяло, он все еще бормотал, а затем уснул мирным сном, и во сне его лицо выглядело почти детским: он распустил губы, черты его расслабились, ресницы не вздрагивали.
Я спустился по узкой лестнице вниз, вышел из дома и, дойдя до почты, вызвал в Саут-Этчесон «скорую помощь», а потом засел за стол и начал писать подробный доклад своему начальству. Разумеется, в докладе я ни слова не упомянул о своих видениях и о странных речах мистера Этвуда; я лишь указал на расстройство его рассудка и на необходимость периодического наблюдения за ним со стороны врачей-психиатров, желательно не выдающих истинной причины этого наблюдения.