Пробуждение Рафаэля
Шрифт:
— Может, Фабио… — Юноша пожал плечами. — Не знаю. Кто-то сказал кому-то, кто рассказал им… Главное то, что… если это была она — а я ни секунды не верю в это! — но если это была она, то она не желала ей зла.
Разбитое лицо Прокопио застыло маской недоверия.
— Вот так и совершается множество зла. Ради её же блага, скажи, чтобы она больше не вмешивалась. И ты тоже. Держись подальше.
— Что значит «не вмешивалась»?
В окошке появилось лицо Луиджи.
— кажи ей, чтобы была осторожна, и всё, — ответил Прокопио. — В будущем не давала воли языку — и ты своему.
Луиджи
— Принести ещё чего-нибудь?
— Нет, — ответил Прокопио. Потом, когда Паоло был уже у двери, скупо спросил: — Всё же, как она?
— Немая?
— Англичанка… Шарлотта.
— Очень плохо. Хотите что-нибудь передать ей?
— Скажи ей… Скажи, что я… — Он покачал головой. — Нет, ничего не говори. Вот что, Паоло, будь добр, если я не… если не получится так, как я рассчитываю, не мог бы ты позаботиться, чтобы Бальдассар попал к этому шельме Примо?
— Ваша старая охотничья собака? — Даже Паоло слыхал, как Прокопио любил пса.
Прокопио кивнул:
— Примо обожает трюфели и… Короче, моей старой тётке будет не по силам справиться с Бальдассаром.
Паоло хотелось о многом спросить Шарлотту, многое ей рассказать, когда она наконец появилась на работе во дворце, но по её лицу и поведению он понял, что ещё рано, она не вполне пришла в себя. Мало того что никак не объяснила своё отсутствие, но и была необычно тиха. Под лёгким загаром, появившимся после нескольких недель пребывания под итальянским солнцем, её кожа была землистой, стянувшейся вокруг губ и у спокойных голубых глаз, от румянца на щеках не осталось и следа.
— Приятно видеть вас снова, — встретил он её осторожными словами.
— Я заварю вам чаю, — обрадовалась ей Анна.
Пока Анна заваривала наверху чай, Паоло сказал Шарлотте, что ей нужно пойти проведать Франческо Прокопио.
— Он очень переживает из-за того, что наговорил вам.
— Как я могу начать…
— Вам не придётся ничего объяснять. Я признался ему, что вина за арест целиком лежит на мне, потому что я… потому что я разговаривал с… другом… Представить не мог, что они выдадут мой секрет.
«И я не могла», — подумала Шарлотта.
— А теперь подбодрю вас! Знаете, что Луиджи спас ту певчую птичку, которая была в подвале у немой? Так вот он говорит, она щебечет не переставая и все в полицейском участке уже с ума сходят, но не знают, что с ней делать. В полицейском уставе нет ничего о канарейках.
Его попытка поднять ей настроение не возымела успеха.
— У Прокопио достаточно других друзей, коллег по работе, которые навестят его, — ответила она.
— Словами делу не поможешь, так говорят у вас в Англии? Таково отношение к закону у многих в Италии, не только людей старшего поколения. Мы неспроста опасаемся даже приближаться к тюрьме. Никогда не знаешь, как это отразится на тебе. Однако если решите навестить Прокопио…
— Я подумаю над этим, Паоло… Но сначала мне нужно сделать кое-что ещё.
— Дело вот в чем… Не хотелось упоминать об этом раньше, но Прокопио… ну, если ждёте от него свидетельских показаний, подтверждающих то, что произошло при аресте немой, то он не станет давать их.
— Что вы имеете в виду? Почему не станет?
— Он даже не собирается оспаривать обвинения, выдвинутые
— Но это невозможно! А как же?..
— азве вам не известно, Шарлотта? Здесь, в этой Италии, которую вы так любите, действует свод законов, сохранившийся с фашистских времён… никакого вашего хабеас корпус: [120] по итальянским законам дело задержанного преступника не обязательно рассматривать в суде.
Достаточно найти несколько свидетелей, чтобы заподозрить Прокопио в терроризме, и его практически могут засадить за решётку и выбросить ключ. Даже если дойдёт до суда, система устроена так, что дело рассматривается в три этапа и на одно уходит в среднем три года а накопившихся дел около трёх миллионов.
120
Английский закон от 1679 г. о неприкосновенности личности.
— Терроризм! Но это абсурд! Прокопио только пытался защитить…
— …человека, которого они не хотят, чтобы кто-то защищал, — это очевидно.
ЧУДО № 36
ЗВЁЗДНЫЙ ВЕСТНИК
В женщине, лежавшей на больничной койке, плоти осталось не больше, чем краски на чешуйке фрески, отслоившейся от стены. Её кожа была припудрена дешёвой апельсиновой пудрой, розовевшей на ввалившихся щеках, а губы походили на лопнувшую вишню — после того как сердобольная медсестра попыталась придать ей более человеческий вид, помада потрескалась, как эмаль на губах дешёвой сувенирной фигурки святой. Шарлотта слышала страдальческий хрип в её горле, когда она пыталась глотать, но у этой святой не было слёз, не было слёз.
— Результат исследований, проведённых в предыдущей больнице, — поспешил объяснить врач, — они могут быть причиной сухости в горле больной…
Чувствовался лёгкий запах мочи, по мере того как судно рядом с койкой медленно наполнялось через катетер.
— Её лицо очень сильно избито, сплошной синяк, — сказала Шарлотта, стараясь не обращать внимания на запах.
Она была потрясена. «Что я наделала! Неужели это та самая яростная живая женщина, которую при мне волокли из её подвала, как дикого зверя? В какой пещере сознания скрылась та, другая?»
— Синяки от полиции. Там разыгралось настоящее сражение, когда…
— Я знаю, что произошло.
Глядя на неподвижное, как маска, лицо немой, Шарлотта отчаянно искала слова, способные выразить её раскаяние, утешить и поддержать её. Но какие слова способны тут помочь? Что она может сказать, чего уже не сказали врачи?
— Вы сделали всё, что могли, — проговорил врач, дав молчаливой посетительнице постоять ещё несколько минут возле такой же молчаливой пациентки.
Эта женщина лишь укрепила его во мнении, что англичанки плохие сёстры милосердия. Мастерицы кроить платье и фразы, но безнадёжны в том, что касается способности выразить подлинное душевное участие. Вот бы дали ему когда-нибудь африканку!..