Пробуждение Рафаэля
Шрифт:
— Надо бы… — пробормотала Шарлотта. — Я бы…
— Нет, синьора. Поверьте, бывает, что в случаях, подобных этому, пациент контролирует нас, а не наоборот. — Ему не терпелось вернуться к своим делам.
Шарлотта вспомнила о картинке, которую принесла с собой.
— У меня тут… не знаю, возможно, не стоило… — Она извлекла из кармана открытку с изображением Рафаэлевой немой и протянула ему, чтобы он взглянул. — Такая же открытка была у неё… — она едва не сказала «в норе», — у неё дома.
Он показал открытку немой на койке,
— Ну, не уверен, что это даст какой-то эффект, синьора Пентон, но и вреда никакого не вижу. Решать вам.
Он вернул открытку Шарлотте, которая наклонилась к немой, вложила в вялую руку открытку и прошептала:
— Твою птичку спасли, ты этого не знала? Твоя птичка в безопасности. — Она неуклюже попыталась изобразить птичку. — Хочешь, я попробую, может, полиц… может, удастся принести её сюда? — Она обернулась к врачу и сказала о любимице немой. — Если я принесу птичку, это поможет?
— Кто знает? В её положении я готов попробовать всё, что угодно.
— Хочешь, чтобы я принесла твою птичку… Габриэлла?
Имя появилось на её губах прежде, чем она прошептала его. Шарлотта была уверена, что заметила слабый свет в этих глазах-зеркалах, соединяющих внутренний и внешний миры. Ей необходимо было верить в это.
Вскоре после того, как шеф полиции проводил Шарлотту в комнату для свиданий с заключёнными, он имел честь принять другого посетителя.
— Какое огромное удовольствие вновь видеть вас у себя! — воскликнул он. — В моём участке!
— Как поживает отец? Надеюсь, здравствует?
— О, прекрасно поживает, прекрасно… Теперь он целыми днями дремлет на солнышке со своими приятелями в кафе «Национале». Вспоминает старые добрые времена… Так чем могу быть полезен?
Знатный посетитель, усевшись напротив, объяснил, что чувствует всё возрастающий интерес к делу немой женщины, арестованной в Сан-Рокко.
— Знаю, моя просьба не вполне обычна, но не могли бы вы сообщить любые, какие вам известны, подробности о её происхождении? Я обещал её врачам использовать своё скромное влияние, чтобы помочь её выздоровлению.
«Скромное влияние, ха!» — подумал шеф.
— Полагаю, я уже сообщил всё…
Посетитель продолжал, подняв брови, смотреть на него с холодным, но настойчивым интересом, из чего шеф заключил, что ему не удастся отделаться обычными отговорками, чтобы оправдать своё бездействие. Он принялся методично перебирать взглядом папки в застеклённом шкафу, пропуская самые тонкие.
— Похоже, тут ничего нет о местечке, где её арестовали… — задумчиво пробормотал гость. — Сан-Рокко, кажется?
Шеф поёрзал в дорогом кресле чёрной кожи, поудобнее устраивая свою тушу.
— Секретный военный материал. Даже у меня нет к нему доступа.
— А как насчёт хозяина кафе — этого Прокопио? Он наверняка и раньше знал бедняжку немую…
— Забавно, что вы упомянули об этом, потому что женщина, которая сейчас у него, спрашивала о том же. Похоже, она не имеет совершенно никакого представления о том, какая у него репутация; никогда не подумаешь, глядя на неё, настоящую леди, что она…
— Какая женщина?
— Англичанка реставраторша — синьора Пентон.
— Значит, они… хорошие знакомые, если она навещает его…
Чтобы угодить гостю, шеф с охотой принялся расписывать отношения, о которых мало что знал помимо сплетен, слышанных от двоюродной сестры жены, консьержки в пансионе «Рафаэлло».
— Любопытно, что могут обсуждать два таких… разных человека? — спросил гость словно бы сам себя. — Но… если позволите вернуться к вопросу о его досье: насколько я понял, вы считаете, что англичанка не заглядывала в него?..
— Она не смогла бы этого сделать, даже имея на то разрешение. — Шеф объяснил, что досье Прокопио, где содержались сведения о всех его предыдущих конфликтах с законом, было утеряно при переезде в эти более просторные помещения. — Десять лет назад — ещё при моём отце. Но, разумеется, каждому известны политические взгляды Франческо.
Птичка Муты выбрала этот момент, чтобы запеть свою затейливую праздничную песенку.
— Прелестно, — заметил гость без тени иронии. — Кто бы мог себе представить канарейку в полицейском участке!
— Это всё дурень Луиджи! Вытащил её из подвала немой в Сан-Рокко.
— Неужели? Так, говорите, она принадлежала глухонемой?
— Проклятая птица доконала нас. Думаю, формально она собственность немой. Мы не знаем, что с ней делать.
— В таком случае, может, позволите предложить совершенно законный выход?
Шарлотте казалось, что у неё хватит сил выдержать эту встречу, но ошиблась. Она нервно теребила свою серую шерстяную юбку на коленях и в беспощадном свете неоновых ламп впервые по-настоящему разглядела, какая сухая и потрескавшаяся стала кожа на руках. Она предпочитала думать о том, что стареет, да о чем угодно, но не встречаться взглядами с человеком, сидевшим напротив неё.
Сейчас он ничем не напоминал кентавра. Это была марионетка, небрежно брошенная на стул вместе со своими перепутавшимися нитями, пока кукловод занят другой. Рыжеватые седеющие волосы грязны, плохо выбрит, или это кто-то так постарался; и седые клочья на подбородке, и синяки старили его. На нём была та же одежда, что в день ареста, и голубая рабочая рубаха была вся в тёмных пятнах — на сей раз в его собственной крови. Шарлотта всегда думала, что он слишком огромен, чтобы его когда-либо ограничили и умалили подобным местом, однако это случилось, и в ответе за это была она, как бы ни оправдывал её Паоло.