Пробуждение.
Шрифт:
Лешка смотрел, не отрываясь. Он видел, конечно, парады и раньше, но лишь по телевизору – там они казались странным каким-то действом, скучно было их смотреть. Тут же, где его глаза напрямую, без посредника-телеэкрана, наблюдали происходящее, его захватили масштаб и сила парада. Особо его поразило периодически сотрясавшее площадь «Ура!» – оно будто проникало в самое нутро, приподнимало мальчишку и увлекало за собой куда-то. Хотелось тоже кричать «ура», пару раз он робко, вполголоса, сделал это, скосив глаза вниз, на отца. Отец, конечно же, услышал, но виду не подал и лишь заулыбался. Однако, когда очередная коробка солдат сотрясла площадь своим рокотом, отец сам
Наконец коробки пошли. С хрустом шеренги солдат двигались вдоль зрителей, немного сотрясаясь при каждом ударе тяжелых ботинок об асфальт. Отдельные бойцы терялись в движении – коробка представляла собой единое целое, казалась строгой, но живой объемной фигурой, с сотней голов, рук и ног. Лешка восхищенно смотрел. Планы становиться путешественником и бороздить моря были отброшены – он уже решил стать военным, чтобы вот так же четко и бодро шагать перед пораженными гражданскими. А когда все солдаты прошли мимо них, и на площадь въехала военная техника – его решение стало окончательным и бесповоротным. Похожие на фантастических жуков, по площади не спеша проползали колонны танков, бронетранспортеров и пушек. В завершении под прокатившийся по толпе изумленный шепот на площадь въехали приземистые тягачи, тащившие на спине ракеты, напомнившие мальчику гигантские авторучки.
Парад кончился, но день только начинался. Солнце поднималось в зенит и уже не заботливо грело, как утром, а нещадно палило. На улицах становилось жарко. Люди, привлеченные на площадь парадом, стали понемногу расходиться в разные стороны. Одни двигались дальше вниз, на волжскую набережную. Другие шли в парк в поисках спасительной тени.
– А теперь на курган, пап? – Лешка еще не отошел от впечатлений парада, но уже загорелся следующей, еще более манящей целью.
– Да, но пойдем пешком. Тоже в своеобразном строю, – он улыбнулся, подмигнул жене.
– В строю? Каком строю, пап? – сын не понимал и чувствовал, что от него что-то скрывают, опять готовят какой-то сюрприз.
– Помнишь, мы тебе рассказывали про «Бессмертный полк»? – включилась мама. – Он скоро начнется и пройдет как раз до Мамаева кургана. Вот с ним мы и пойдем.
– И тоже будем маршировать, как солдаты?
– Ну, если хочешь, можешь маршировать.
Лешка решил, что обязательно пойдет маршем, как те бравые солдаты на площади, и тут же приступил к тренировке – получалось не очень, ноги путались, но он упрямо с этим боролся. Родители периодически поправляли юному вояке направление марша, а сами шли чуть сзади, посмеиваясь над потешным сыном.
Всё вокруг превратилось в сплошной праздник. То тут, то там были организованы небольшие сцены, на них звучала музыка, проходили представления, или просто танцевали под старые вальсы люди. Широкий проспект, ведущий к месту начала шествия, был открыт для пешеходов. Люди медленно шли по нему. В руках многие держали красные флаги и штандарты с фотографиями. Будто в самом воздухе было разлито торжественное светлое настроение.
Наконец они были на месте.
Это
Всё время, пока формировалась колонна, откуда-то спереди доносилась военная музыка – вдруг она смолкла, и вместо нее громко прозвучало объявление – шествие начиналось. Будто какой-то разряд пробежал от головы колонны к ее хвосту – люди, до того переминавшиеся с ноги на ногу и в ожидании болтавшие друг с другом, все разом подобрались, приготовились… И наконец ряды двинулись.
Лешка никогда не видел такого скопления народа и даже немного испугался толпы. Поначалу он просто шел, держа мать за руку и стараясь не отставать. Мальчик глазел во все стороны, но почти ничего не разбирал – вокруг были лишь бесконечные ряды идущих. Наконец отец снова поднял его на плечи – и тут он, как и во время парада, смог увидеть нечто для него удивительное.
По широкому проспекту медленно, но неумолимо текла настоящая человеческая река. Не видно было толком, где она брала начало и где кончалась – столько было людей. Бесчисленные лица: мужчины, женщины, подростки, дети, старики – все они сливались в едином могучем потоке. Над размеренно шагавшим шествием так же неспешно тянулись тысячи и тысячи фотопортретов. Со снимков глядели в мир очень разные люди. Юные и пожилые, мужчины и женщины, в скромных гимнастерках и в парадной форме, с одиноким, гордым орденом на груди и сплошь усеянные наградами. Смотрели тихо и устало, прямо и смело. Очень разными были они, эти люди со снимков. И в то же время чем-то неуловимо похожи.
То тут, то там периодически вспыхивали, как случайные всполохи, песни. Случалось, что песню подхватывали, она разгоралась, заражала собой всё новые и новые ряды, и вот уже сотни людей нестройным и шумным хором пели «Катюшу», «На поле танки грохотали», «Смуглянку». Песня крепла, мужала и уносилась в небо, будто желая, чтоб ее услышали те, кому был посвящен этот марш.
Лешка почти не знал слов, но тоже старался подпевать – повторял за всеми или угадывал что-нибудь в рифму. Пели и его родители, и все вокруг – остаться в стороне было невозможно. Это происходило как бы помимо воли человека, просто что-то изнутри выступало наружу, заслышав ожившую в тысяче голосов фронтовую песню и спеша с ней слиться.
Трудно описать это состояние. Лешка никогда такого не испытывал, а поглядывая изредка на родителей, понял, что и они поражены происходящим. Он чувствовал себя растворенным во всей этой людской массе, в этом шествии, в звучных могучих песнях. Он словно перестал быть отдельным, обособленным от мира мальчиком Лешей, но при этом не потерял себя, не ощутил угнетения или какого-то страха. Ему случалось уже теряться в больших толпах – тогда он метался в панике, судорожно искал знакомое лицо или место – но то, что происходило теперь, было совсем иным. Он, напротив, чувствовал себя ужасно большим и сильным, в каком-то смысле он ощущал себя всей этой людской рекой, но в то же время – лишь малой частью ее. Впервые Лешка почувствовал тогда по-настоящему, что значит «вместе».