Пробуждение
Шрифт:
– Но всё же до чего нелепая смерть. – тихо произнёс юноша в теле мальчика, пытаясь одновременно вспомнить свою фамилию.
И тут же добавил самокритично: - Хотя загнать в свои двадцать пять сердце до такой степени, чтобы умереть от сердечного приступа тоже далеко не доказательство ума.
Усвоив новую информацию, Филип медленно поднялся, дабы проверить сможет ли он теперь ходить. Эксперимент доказал, что ходить он мог, но изменившиеся габариты тела, заставляли его качаться словно пьяного.
Закончив эту прогулку пьяного матроса, он кашлянул и попытался сказать, первое что пришло в голову: - Воды?
И
Руки старика задрожали, тазик выпал из рук, но он смог взять себя в руки и выпрямился. Но смотрящий на него юноша, уже заставил себя задать вопрос, хоть совсем не хотел этого: - Что произошло? Просто скажи.
– Господин… лекарь приходил вчера. И сказал, что госпоже Татьяне осталось немного. – голос старика был полон тоски, что лучше любых слов говорило о положение дел.
В голове у Филип будто колокол ударил. Смерти он боялся до такой степени, что не мог себя заставить себя сходить на кладбище, а сейчас он едва не впал в ступор. И тем более неожиданными стали слова, которые он произнёс: - Веди меня к ней. Я… Я… должен быть рядом.
Отдавал ли он себе отчёт в происходящем? Нет, нет и ещё раз нет. Но можно было ли поступить иначе? А слуга уже помогал ему окончательно облачиться в простую рубаху и неплохие по качеству брюки, после чего пошёл рядом, явно готовясь в любой момент подхватить господина. Наверное, это имело смысл, однако слабость почти полностью ушла и Филип направляемый неизвестным ему человеком, сначала выбрался в коридор, а преодолев его, остановился перед дверью. На ней кусочком угля было выведено «Комната госпожи Татьяны Великой».
Пару секунд он стоял не двигаясь, но в итоге заставил себя толкнуть незапертую дверь. А войдя сам он остановил ладонью слугу, после чего закрыл створку перед ним и осмотрелся. Помещение было немного больше чем его, но болезнь пропитала каждый его уголок. Даже приоткрытые ставни не помогали разогнать гнетущую атмосферу, и даже личные вещи, аккуратно разложенные тот тут то там не придавали уюта, ведь чувствовалось что рука хозяйки уже давно их не касалась.
Единственным обжитым местом во всей комнате была кровать. Такая же деревянная она сейчас с одной стороны была закрыта тканью как балдахином. А на небольшой тумбочке рядом с ней стояло с десяток флаконов с различными таблетками и жидкостями.
Первый шаг он трудный самый? Филип только сейчас до конца осознал всю суть данного высказывания. К горлу подкатил ком, хотелось распахнуть дверь и куда-нибудь убежать. Ведь всегда есть кто-то другой. Тот кто посидит с умирающим, освободив его от такой участи. Но сегодня никого не было, и он это знал и поэтому едва ли не по стенке пошёл вперёд.
В какой-то момент его рука оторвалась от стены, и он сделал неуверенный шаг вперёд. Семь шагов показались ему самыми тяжёлыми в жизни и поэтому на табурет рядом с кроватью, Филип просто рухнул.
На кровати лежала на вид десятилетняя девочка. Волосы её когда-то длинные и ухоженные сейчас были неловко обрезаны, а в некоторых местах были видны проплешины. Кожа была красной, у больной явно был жар, и она металась в бреду, бормоча что-то неразборчивое. Руки при этом совершали конвульсивные движения и едва не ударялись об деревянные части кровати.
Точнее Филип так думал, пока не был вынужден перехватить руку, что почти попала по краю, и аккуратно сжать горячий кулак в своих ладонях. И когда это произошло девочка внезапно успокоилась и неподвижно замерла на кровати . Филип надеялся, что так она и пролежит до самого конца. А он был уверен конец близок. Но к несчастью кошмар для него ещё только начинался.
При тяжёлой болезни, когда организм находиться на грани, может наступить момент облегчения. И такое облегчение пришло и к Татьяне, которая открыла глаза и зашарив взглядом в поисках родного человека. И нашла. Впившись своими рубиновыми глазами в янтарные брата, она с трудом постоянно прерываясь сказала:
– Бра…тик, ты… пришел... Ядв… сказала… что ты бросил меня… Отправился… пить…все…веселишься.
От этих слов Филип едва не вздрогнул. Мысль о том, что пока его донор пьянствовал в кабаке и нарывался на проблемы, единственный родственник этого тела умирал в этом тусклом месте, едва не заставило Филипа сжать руку девочки сильнее. Руку и так совсем тонкую, которую казалось любое касание может поранить. Но не выдавав обуревающие его чувства, он лишь чуть-чуть ободряющее приподнял уголки губ, сказал: - Меньше слушай эту дрянь. Как я могу где-то пить, пока ты болеешь сестрёнка? Вот поправившись сама ей розги выпишешь.
На эти слова лежащая ничего не ответила, лишь продолжала смотреть на него, как на величайшую драгоценность. И под этим взглядом юноша снова захотел убежать. Он боялся. Он боялся что лежащая перед ним вот-вот поймёт, что перед ней не брат, а чужак. И тогда эти глаза и так наполненные страхом и усталостью, окончательно потонут в кошмаре.
Он почувствовал, как по щекам у него побежала влага, как и у девочки. Она не отрывая взгляд подняла вторую руку и провела ею по своим скулам, так и не утратившие детскую округлость, но заострившиеся под влиянием болезни.
Это было последнее осмысленное усилие Татьяны. Дыхание её стало замедляться, левая рука упала на грудь, правая тоже бы выскользнула из ладоней Филипа, если бы он её не удержал. Но страшнее всего было видеть, как начали закрываться всё больше мутнеющие глаза.
Он продолжал держать эту маленькую руку и дальше. Пока не пробежала последняя судорога, пока девочка не испустила последний вздох. И ещё немного. Казалось, что если он не отпустит руку, то девочка будет жить… Но холод быстро распространялся по разгорячённому телу, по которому перестала бежать кровь. И только тогда юноша в теле мальчика, аккуратно положил вторую руку поверх первой на груди, после чего потянувшись закрыл глаза окончательно. Глаза, которые до последнего смотрели на человека, что бы столь дорог Татьяне. Брата, которого здесь не было, но разве это было важно для неё, если она не знала?