Пробуждение
Шрифт:
— Знаешь, говорят, что шуулан раны на самом деле не лечит, а вроде как… ну, заменяет. На какое-то время. И, если не жрать потом усиленно, — то быстро ласты склеишь, или вообще того… развалишься. Так что давай, жри.
Йаати вздохнул. Такая перспектива ему категорически не нравилась, — так что он всё же повернулся и окинул взглядом поле боя. Поляну они уже здорово подмели, — он даже удивился, сколько они двое стрескали, — но оставалось ещё много. Поразмыслив, он цапнул пирожное и начал его жевать. Оно, неожиданно, оказалось
— Ну вот, а говорил, что сладкого не любишь, — усмехнулся Шу.
— Почему, люблю, — буркнул Йаати, дожевав. — Просто мне не продают, потому что детям вредно сладкое. И родители не покупают, потому что зубы портятся, диабет вступает и вообще… На самом деле, я вообще всё люблю, когда жрать хочется. Но каши всякие, — гадость, от них никаких сил же. Мясо жареное лучше. Или там пирог с рыбой…
После пирожных захотелось пить. Йаати вновь плюхнул в чашку вина и выжрал залпом. В башке снова зашумело, причем, сильно. Стало не то, чтобы хорошо, а просто как-то… безразлично. Вот зачем на самом деле его пьют, подумал он. Невеселая же у взрослых жизнь…
— Что, совсем не продают? — с интересом спросил Шу.
— Ну, почему, — сахар продают, но его не станешь жрать же… Сгущенку ещё, — но её пить неудобно через дырки… Но у нас ещё с какао есть, вкуснющая. И с кофе даже. Слопал, — и бегай всю ночь до утра. А пирожные или там торт, — ни-ни. «Мальчик, ты хочешь, чтобы у тебя зубы выпали?!», — противным женским голосом выдал Йаати и Шу хихикнул. — Ну и нафиг, я лучше копчушки куплю…
— А копчушка, — это что? — с крайним интересом спросил Шу.
— Это селедка мелкая, копченая, — пояснил Йаати. — В таких маленьких плетеных коробках из дранки. Вкуснющая. Только редко бывает, её все любят же…
— Хорошо вы там живете, — хмыкнул Шу.
— Ну, хорошо, — согласился Йаати. При воспоминании о копчушках навернулась слюна, он схватил большой кус соленой рыбы и принялся жевать его. — М!..
— Смотри, не лопни, — Шу вновь ткнул его в живот пальцами босой ноги. Йаати молча отлягнулся, как кот, не прерывая своего занятия. Дожевав рыбу, он плюхнул в чашку остатки вина и выдул залпом.
— Это у меня просто метаболизм ускоренный, — буркнул он, скользя взглядом по рядам тарелок и выбирая, что бы ещё тут сожрать. — Не, правда. Маме даже сказали в поликлинике, когда она пожаловалась, что я жру, как не в себя. Мол, у вашего ребенка ускоренный метаболизм, это не лечится. Мужайтесь…
Шу хихикнул и коснулся его пальцами ноги, — но не ткнул, а начал щекотать. Йаати цапнул их, и, не прекращая обзора, начал вдумчиво отгибать назад. Шу, вновь почему-то хихикнув, выдернул ногу, и Йаати, смутившись, опустил взгляд. В башке стало как-то совсем пусто, в ней словно ветер шумел, и он сам вдруг хихикнул, — говорили же ему, что у него один ветер в голове, и вот…
Шу вновь пихнул его ногой. Йаати толкнул его в ответ, причем, довольно сильно. Шу засмеялся и плеснул в него водой. Йаати фыркнул, отмахиваясь, и тоже засмеялся. Сейчас ему было хорошо, — может быть, потому, что мыслей
Шу засмеялся, глядя на него, но обидно Йаати не было. Он улыбнулся в ответ, сам понимая, что улыбка вышла глуповатая. Идиотская, скорее. Хотелось что-нибудь сказать, — но, словно назло, ничего не приходило в голову…
Он посматривал на Шу, ожидая, что тот что-то скажет, — и Шу, конечно, перехватил инициативу.
— У тебя уже было… ну, это самое… с девчонками? — вдруг спросил он.
— Не-а, — в другой ситуации Йаати начал бы, наверное, врать заплетающимся языком или просто намертво замолк бы, мучительно краснея, но сейчас ему было почему-то всё равно… — Ты что? Я же маленький ещё для этого… Да и девчонки все змеи. К ним подойти страшно даже, не то что…
— А сами? Ты же красивый, — Шу вновь ткнул его пальцами босой ноги в бедро.
— Красивый? Я? — Йаати недоуменно взглянул на свою руку. Рука была мокрая, — и только. — Почему?
Шу вдруг смутился.
— Ты светленький же. Девчонки таких любят.
— Я светленький? — слово Йаати почему-то не понравилось, но лень было думать, почему… — Ну да. И что? Таких вот, как я, — ну, светловолосых, с голубыми глазами, у нас, в Лахоле, — каждый второй, не считая каждого первого. Гомогенная популяция, как биологичка говорит. У нас в классе всего один мальчишка русый, из другой области. Так ему девчонки просто прохода не дают, потому что редкость. Даже рисуют нагишом в своих дурацких альбомах, представляешь?.. Он как увидел, — чуть на месте не сдох, его потом чаем в учительской отпаивали… он в школу не ходил потом даже…
— А тебя? — с усмешкой спросил Шу.
— Меня? — Йаати вновь с сомнением посмотрел на руку. — Не знаю. В их альбомы не влезешь же, они за такое сразу убьют… Юхани вот повезло… так сказать. По мне, такое лучше вот вообще не знать, — он обхватил голые плечи и поёжился.
— А ты девчонок рисовал?
— Нууу… — Йаати смутился. На самом деле, у него была уже, — не дома, боже упаси, в заначке на чердаке, — целая пачка рисунков с девами… которые и он никому не согласился бы показывать, потому что…
— Значит, рисовал, — Шу усмехнулся. — Показывал им?..
— Ты что?! — Йаати с ужасом взглянул на него. — Я, знаешь, ещё жить хочу…
— А одной девчонке? Ну… особенной? Или нет у тебя?..
— Почему, есть, — Йаати сейчас смотрел куда-то в пол, но всё равно почему-то говорил. — Йалика. Красивая, зараза. Я на неё смотреть просто не могу…
— И?.. — не унимался Шу.
— Я ей попу потрогал, — буркнул Йаати, чувствуя, что совсем уже нехорошо краснеет. — А она меня по мор… и всё. Теперь она в меня только ядом плюет. А я всё равно её люблю, — Йаати понял, наконец, ЧТО сказал, и замолчал, удивленный. Этого он и сам не знал… до этого момента.