Пробуждение
Шрифт:
Что-то жесткое, строгое появилось в лице ее. Передо мной стояла непонятная мне, другая Вика. Мне почудилось что-то враждебное во взгляде ее.
— Корабли представляют во Владивостоке большую силу, — сказала Вика.
На бледном лице ее проступала скрытая нервная игра. Я заметил, что она сильно похудела за эти дни.
— Нужно будет вывести корабли из Золотого Рога в Амурский залив, — продолжала она, — сделать это людям, не сведущим в управлении кораблем, нелегко. Я рассказала о тебе руководству Военной организации… рассказала, что знаю тебя давно… Ну,
Я молчал. На сердце было тоскливо, в голове глухо звенело.
— Ты сможешь, Леша, ты должен помочь нам вывести корабли из крепости, — дрогнувшим голосом сказала Вика.
Для меня это было все равно что приказание выйти в минную атаку на свои же броненосцы.
Но она не дала мне возразить.
— Ради будущего счастья на земле, ради нашей любви ты должен сделать это, — с мольбой проговорила Вика.
В мозгу никак не укладывалось то, чего она хотела от меня. Поднять корабли против власти, которой служил, мне все еще казалось немыслимым делом.
— Тебе не все еще ясно… но ты поймешь это потом. Время не ждет. Нужно начинать…
— Из этого ничего не выйдет, — каменным голосом возразил я. — Вспомни недавний опыт «Очакова» и «Потемкина», трагический конец Шмидта. Но не это меня останавливает. Вести людей и корабли на мель, грозящую неминуемой гибелью, — страшно… нарушить долг… не могу…
— Ты? Не можешь? — с трудом выговорила Вика. Потом, обуздав гнев, вздрагивающим голосом продолжала: — Вспомни декабристов. Они были дворяне, а шли на виселицу и в каторгу за свободу. Кого ты защищаешь и против кого боишься пойти? Против тех, кто сотни лет измывался над твоими дедами. Сам же ты вспомянул лейтенанта Шмидта. А ведь ты вышел из того же Морского корпуса…
Вика села на стул, словно под грузом непомерной тяжести.
— Я не могу последовать его примеру. Идти на Голгофу, не зная, во имя чего, — безрассудно.
Вика вздрогнула, словно ее ударили. Гордо откинув голову, произнесла:
— Ты просто трусишь!
— Нет, — спокойно ответил я. — И прошу тебя: хотя бы временно откажись от мысли о новом восстании.
Лицо ее выразило гнев.
— Тебя же схватят жандармы и сошлют в каторгу, если ты останешься здесь. Уедем отсюда. Скоро меня переведут в Балтику. Уедем…
Презрительно взметнулись узкие брови, тонкие ноздри раздулись.
— Уходи! — Вика указала рукой на дверь.
Я поклонился. Помедлил. Повернулся и вышел.
По городу бродил без мыслей в голове, не замечая людей, улиц. Вихрь ворвался внезапно. Он смял и отбросил одеревенелость.
«Вика выгнала меня, — вспыхнул во мне жгучий стыд. — Как же это случилось? Почему? Потому, что разошлись наши пути. Я потерял ее навсегда. А ведь мы могли быть вместе. Неужто все?.. Нет, не все, не конец еще. Завтра-послезавтра произойдет неотвратимое, то, чего я так и не мог понять».
Я не заметил, как повернул на Экипажную и зашагал вниз, где стояли миноносцы. Громкий хлопок винтовочного выстрела заставил
— Сволочь! Стрелял в меня из нагана! — визгливым голосом выкрикнул Ключицкий. — Вы видели, куда он побежал? — спросил он, судорожно глотая ртом воздух.
— Нет, — пожал я плечами.
— Каналья! Пробрался в экипаж, собрал в ротном помещении нижних чинов и агитировал, чтобы завтра выходили с ружьями на улицу. Это же революция, господин лейтенант. Черт знает что делается у нас на судах. Надо же принимать срочные меры.
— Принимайте, господин капитан. Я уже принял.
— А что вы такое сделали? — спросил Ключицкий, придав моим словам прямой смысл.
Мне не хотелось продолжать ненужный разговор. Я не ответил. Повернул назад, оставив в недоумении капитана Ключицкого.
Быстро шел я наверх по Экипажной, обдумывая пришедшее в голову решение. Что скажу Вике, я не знал, но решил идти к ней снова.
«А что, если соглашусь вывести корабли из бухты? Матросы пойдут за мной… Но сколько людей погибнет…»
Во дворе дома теперь было темно и тихо. Тень от высокого дерева лежала наискось, делая темноту гуще. Из узкого окошка пробивалась полоска желтого света. Я подошел к двери и хотел постучать. Изнутри донеслись глухие звуки мужских голосов. Я не хотел, чтобы кто-нибудь видел меня. Отошел в сторону и стал ждать. Скоро дверь открылась, и на улицу вышли двое. Я успел заметить их лица в полосе света, пробившегося из открытой двери. Один из них был Антон Шаповал.
«Второй раз встречаю… странно», — подумал я.
Другой был штатский. Я узнал в нем товарища Костю, оратора, которого слушал в Народном доме. Они говорили шепотом, и я не слышал ничего вначале.
— Сделаю, если не пристрелят… — послышался хриплый голос Шаповала.
— Верю тебе, Андрей… до завтра мы не увидимся. Утром ты должен быть на миноносцах. Помни: «Дома ли Пойлов?»
Значение этой фразы я узнал после. Это был пароль и сигнал: «Начать вооруженное восстание».
Они обнялись на прощание. Шаповал прошел в пяти шагах от меня. Он был в солдатской шипели. У калитки постоял с минуту, огляделся и бодро, решительно вышел на улицу. Товарищ Костя вошел внутрь дома.
Прождав еще немного, я бросил свой пост с намерением побродить по улице и выждать. Когда вернулся, света в окне Вики не было. Я постучал. Не ответили. Дернул дверь. Она была заперта.
— Вика! — позвал я.
Никто не откликнулся… Один… И нужно уходить отсюда.
«Куда идти? На миноносец? Зачем?.. И по-прежнему нужно что-то делать: отдавать распоряжения, есть, пить, спать… думать… Как не хочется думать! Если бы можно было забыть все, хоть ненадолго. Не знать ничего… не помнить ничего. Завтра… нужно прожить ночь…»