Пробуждение
Шрифт:
Тяжким ударом оказалось для Пепеляева сообщение, что залежавшаяся в портовом пакгаузе парусина никуда не годится. Провалявшиеся несколько десятков лет в сыром и непроветриваемом помещении тюки толстой холстины насквозь заплесневели и прохудились. Завелась гниль. Парусина рассыпалась в руках офицеров, пытавшихся натянуть ее на судовые мачты. При первом же свежем ветре паруса превратились бы в клочья. Это было понятно любому даже неискушенному в парусном деле человеку.
Неудача постигла судостроительную артель и с попыткой установить двигатели на «Святом великомученике Фоке». Кто-то словно бы умышленно попортил их: когда попытались запустить в работу, то обнаружилось, что не хватает многих важных деталей. Пепеляев приказал
«Святой великомученик Фока» покоился на берегу. За ненадобностью его не стали спускать на воду.
…Известие о поражении земских дружин под Спасском в октябре 1922 года привело Дитерихса в замешательство. Все укрепления, которые возводились на пути красных, оказались взломанными мощными ударами большевистских войск под командованием Иеронима Уборевича. И нечем теперь остановить катящуюся вдоль Транссибирской железнодорожной магистрали лавину Красной Армии. Никаких других укреплений, способных хотя бы на время задержать противника, уже не имелось. Дорога на Владивосток оказалась открытой для беспрепятственного продвижения красных полков в сторону океана.
Ничего другого не оставалось для «верховного правителя» Земского собора, как подумать о спасении собственной жизни. Свою семью Дитерихс предусмотрительно оставил в Харбине на попечении японского консула. О ней не нужно беспокоиться.
Прежде всего надо выяснить, какие суда русского Добровольного флота и корабли бывшей Сибирской военной флотилии находились во Владивостоке и годны для самостоятельного плавания. Дитерихс хорошо знал, что основное ядро флотилии — все крейсера, миноносцы, канонерские лодки и военные транспорты — увел из бухты Золотой Рог адмирал Старк еще в 1920 году, когда партизанская армия Сергея Лазо подступила к Владивостоку. Ему также известно, что большинство судов Добровольного флота, некогда приписанных к Тихоокеанской линии, остались в портах Китая и островов южных морей, которыми владела Великобритания. «Но ведь что-нибудь да оставили здесь пароходные компании?» — горестно думал Дитерихс, глядя в окно. Светланскую улицу запрудил народ. Она чем-то напоминала потревоженный муравейник. Люди сновали взад и вперед по тротуарам, собирались небольшими группками и о чем-то встревоженно беседовали. По одежде, походке и обличью нетрудно определить, что это метались взбудораженные начавшейся паникой люди имущего класса, волею судеб в этот грозный час оказавшиеся в городе, на берегу океана. Солдат и офицеров в толпе людской немного: основная часть земского воинства находилась на фронте, в непосредственном соприкосновении с противником. Именно там решалась окончательная участь всех этих людей, перепуганных продвижением красных войск.
«Какие-нибудь корабли военной флотилии мог же Старк оставить здесь? — лихорадочно размышлял Дитерихс. — Ведь паника во Владивостоке была такая же, как и сейчас, ничуть не меньше. Так неужели же адмирал в великой спешке смог увести отсюда все, что только способно держаться на плаву и двигаться по воде своим ходом?»
Подгоняемый начавшимися беспорядками в городе, пришел с докладом к Дитерихсу помощник начальника военного порта.
— Вы в самый раз ко мне пожаловали, Евгений Оттович! — пожимая Эразмусу руку, радостно приветствовал его правитель Земского собора. — Я только собирался послать нарочного за вами. Видите, что на Светланской творится? — генерал кивнул в сторону взбудораженной многолюдьем главной улицы города.
— Имел честь видеть все собственными глазами, ваше превосходительство, — подхватил Эразмус. — Но это господа переполошились, и сие не страшно. А в торговом порту и ремонтных мастерских
— Полагаю, вам известно, чем все это вызвано? — колючий взгляд генерала остановился на помощнике начальника военного порта.
— Насколько мне известно, военными неудачами наших войск на фронте, — отозвался с готовностью Эразмус.
— Не неудачами, а разразившейся катастрофой, Евгений Оттович, — выговорил Дитерихс. — Армия Уборевича взломала все наши укрепления. Теперь она беспрепятственно надвигается на Владивосток.
— Так что же, выходит, генералы снова прошляпили?! — забыв о субординации, взорвался Эразмус. — Ведь у них под началом превосходные офицерские части, каппелевские отборные батальоны. Такие мощные укрепления отгрохали, и все прахом пошло…
— Господь наш всевышний оставил нас за наши прошлые прегрешения, — прослезился Михаил Константинович. — И теперь остается только успеть убраться отсюда… Но куда, как и на чем?
— На японских кораблях придется уходить с родной нашей земли, — подхватил Эразмус.
— Земских служащих, воинский штаб с кое-каким имуществом мы, наверное, сможем и на японских судах эвакуировать отсюда, — рассудительно проговорил Дитерихс. — А всю эту огромную массу господ, сбежавшихся с разных концов матушки-России, на чем из Владивостока вывезем? Что имеется в сей момент годного для самостоятельного плавания в военной гавани и в торговом порту?
— В военной гавани стоят «Защитник» и «Батарея», вернувшиеся прошлой осенью из Аяна и Охотска, — начал перечислять Эразмус. — В торговом порту застряли и лишь случайно не оказались в кильватере эскадры адмирала Старка пароходы «Кола» и «Нахичевань».
— И это все? — удивился Дитерихс.
— К сожалению, никаких других гражданских судов и военных кораблей к вышеперечисленным добавить не могу, ваше превосходительство, — признался Эразмус. — Если бы удалось ввести в строй вспомогательный крейсер «Печенга», мы бы легче вздохнули. На нем мы сумели бы эвакуировать до трех тысяч господ офицеров и чиновных людей, которым никак нельзя здесь оставаться.
— Что это за такой сверхвместительный крейсер? — заинтересовался Дитерихс.
— До войны совершал регулярные рейсы из Одессы во Владивосток как пассажирское судно, — пояснил Эразмус. — Потом на его палубе установили орудия и торпедные аппараты. Переоборудовали во вспомогательный крейсер. Ваш покорный слуга имел честь служить на нем и совершать плавание до Гонконга.
— Как же такой корабль оказался в столь беспомощном положении?
— В Гонконге команда крейсера взбунтовалась, когда началась заваруха в России. Анархиствующая матросня высадила нас на берег, а крейсер отправился в обратное плавание.
— Кто же повел крейсер? Неужели сами матросы отважились отправиться в плавание?
— Нашлась одна каналья среди нас, офицеров.
— Кто же такой среди вас выискался?
— Прапорщик по адмиралтейству Сергей Яхонтов, выученик Гардемаринских классов Восточного института: в общем, ни рыба ни мясо, но опасный субъект. Кстати, он жив и находится в наших руках. В тюрьму я его отправил из Горностая. Отказался служить штурманом на «Защитнике», когда дружина генерала Пепеляева отправилась в Аян.
При мысли о добровольческой дружине сердце генерала мучительно сжалось. Ведь по его личной инициативе задуман этот тяжкий поход на Якутск. Теперь экспедиция Анатолия Николаевича Пепеляева оказалась отрезанной от всего цивилизованного мира. Фактически будет брошена на растерзание большевикам. Но как оказать ей помощь, когда самим не на чем выбраться из Владивостока! И кто теперь поможет брошенным на произвол судьбы, коли сам господь бог отрекся от верных освободителей России?
— Следовало бы ликвидировать этого субъекта, пока мы здесь, — произнес Эразмус, спутав горестные мысли Дитерихса.