Проценты кровью
Шрифт:
– Глеб! Любаша в лесу! – вместо приветствия крикнула она Глебу.
– Кто? – не понял моряк.
– Доченька наша московская гостит. Видать, в лесу заплутала, – чуть не плача, причитала Степанида Федотовна.
– Грэй где? – с ходу оценив обстановку, спросил Глеб.
– За сараем привязан, – стараясь перекричать шум ветра, голосила женщина. – Отец с утра на пасеке! А я сама леса боюсь.
Бросив дорожную сумку на крыльцо, промокший сын Михеевых бегом направился за дом к сараю. Пока он отвязывал собаку, Грэй успел вылизать ему лицо и руки. Пес давно брехал, учуяв молодого хозяина,
Люба сидела под сосной. Она не плакала. Девушку била мелкая дрожь, и в ее застывших от страха глазах отражались вспышки огненных разрядов. Она пыталась дойти до дому. Но солнце, по которому москвичка ориентировалась, покрыли тучи, она сбилась с направления и стала кружить. Обессилев, Люба прислонилась к стволу. Косынка ее намокла и волосы под ней тоже. Огромная крона старой сосны давно не сдерживала потоки дождя. Грэй бросился к Любе и стал с радостным лаем прыгать вокруг. Она сначала не поняла, как здесь оказалась собака Михеевых, но подняв голову, увидела здоровенного мужика, бегущего к ней трусцой. Видно, выражение ее лица было красноречивей слов, потому что незнакомец еще издали крикнул:
– Люба, не бойся! Я брат Фони.
До села Глеб донес девушку на руках. Степанида и Фрол ждали их с накрытым столом и кипящим самоваром. Отец вернулся с пасеки с медом и, узнав, что на поиски Любы отправился сын, волнения не выказал:
– Глеб отыщет. Он следопыт повострее меня.
Отогревшись и разрумянившись от горячего чая, Люба со смущенным любопытством поглядывала на Глеба. Прокатившись на парне больше двух километров, она не знала теперь, как ей с ним себя вести. Сходство между братьями было, но Люба в первую очередь заметила различия. Ее Фоня был мягким и застенчивым, а от Глеба за версту чувствовался мужик. «Вот лесной разбойник, – подумала Люба. – Хорошо, что сразу представился, а то у меня душа в пятки ушла».
На другой день Глеб повел Любу к речке, которую она искала, но не нашла. Небольшая темная река извивалась между деревьями. Глеб хотел знать, как погиб брат. Люба рассказала. Глеба заинтересовали подробности. Он несколько раз переспрашивал.
У Любы за рассказом снова закапали слезы.
– Не плачь, Любаша. Его не воскресишь, – попытался успокоить девушку Глеб и подумал: «Напрасно я приклеил ей по фотографии ярлык щучки. Невеста Фони – девчонка с сердцем».
Люба вытерла глаза платочком и попыталась улыбнуться.
– Отвернись, – сказал Глеб и, раздевшись, полез в воду за раками. Копаясь в корнях под берегом, он неожиданно сказал: – А ваш Ерожин классный сыщик. Я бы с ним с удовольствием познакомился.
– Уверена, что Петр будет не против. Приедешь в Москву, я тебя ему представлю, – пообещала Люба. Она уже знала, что Глеб намерен посетить могилу брата.
Через
– Ой, зачем? Я сама, – запротестовала Люба.
– Так мы с тобой до завтра будем шкандыбать, – ответил Глеб, аккуратно обходя ветки, чтобы не поранить лицо девушки. Люба замолчала. Она уже второй раз использовала молодого хозяина в качестве средства передвижения. Глеб шел легко. Вес девушки не слишком его обременял. Любу немного смущало, что парень придерживает ее за ноги.
– Давай я хоть раков возьму, – предложила москвичка.
– От этого не много изменится. Так я несу тебя и раков, а так понесу раков и тебя, – улыбнулся Глеб.
Вечером за ужином Степанида Федотовна и Фрол Иванович странно переглядывались и молчали.
– Чего ждешь? Говори, – не выдержала хозяйка.
– Может, ты начнешь, мать… – замялся Фрол Иванович.
– Медведя не боишься, а тут струсил, – проворчала Степанида Федотовна и, оглядев Любу и сына, предложила: – Поженились бы вы.
Люба покраснела и принялась от волнения мять свой платочек. Глеб тоже смутился и с удивлением посмотрел на родителей.
– Чего вылупился? – опомнился Фрол Иванович: – Больно деваха хороша. Грех от дома отпускать. Она нам как дочка стала. Иль не нравится?
– Зачем ей, москвичке, с деревенскими вязаться, – наконец сказал Глеб, стараясь не встречаться с Любой глазами.
– С Фонечкой женихаться не побрезговала, а ты чем хуже? Мореходку закончил. Свет белый повидал не меньше Фони. В Африках был. У азиятов был. Аж, до Индии дошастал. Не бизьнесьмен правда, зато рукастый. Хошь дом тебе выстроит, хошь технику любую починит. С таким бабе как за каменной стеной, – не унималась Степанида Федотовна. – Что скажешь, Любаша?
– Я об этом не думала, – тихо проговорила Люба. – Да и Глеб мне пока предложения не делал…
– Не делал, так сделает, – заверил Фрол Иванович грозно и обратился к супруге: – Пойдем, мать, Зорьку с поля забирать. Пускай молодые сами меж собой договорятся.
Корова давно была подоена и спокойно вырабатывала в сарае новую порцию молока к утренней дойке. Но Степанида Федотовна хитрость своего мужика поняла и, одобрительно глянув на супруга, вышла за ним в сени.
Оставшись за столом одни, молодые люди смущенно молчали. Наконец Глеб взял Любу за руку и сказал:
– Я был бы счастлив.
– Когда поезд в Москву? – сухо спросила девушка.
– Завтра. Вообще-то в Москву их много идет, но у нас только один останавливается, – ответил Глеб безразличным тоном.
– Не обижайся. Я так сразу не могу, – поняв перемену в душе молодого человека, проникновенно проговорила Люба.
– Мне не на что обижаться. Если бы не родители, я бы никогда себе не позволил, – сказал молодой хозяин и вышел на крыльцо. Поглядев в светлое небо – на Севере летом ночи почти нет, – Глеб вынул из кармана пачку «Беломора» и жадно затянулся. В избе Михеевы не курили. Грэй взбежал на крыльцо и прилег, притулившись спиной к хозяину.