Проценты кровью
Шрифт:
Грыжин тоже от горя немного оправился:
– Эстонцы заканчивают ремонт. Я, «курат», скоро стану заправским чухонцем. Пока ездил с, ними по магазинам стройматериалов, немного выучил их тарабарщину. «Тере» и «айте», это по-ихнему «привет» и «спасибо». Неплохие ребята, твои эстонцы. Не халтурят. Офис у нас, Петро, получается мировой, – доложил генерал.
– Закончат офис, пошли их в мою квартиру. Там после Кадкова работы много, – попросил Ерожин.
– Ладно, выручу. Нельзя же всю жизнь молодую жену отдельно держать, – понимающе усмехнулся Грыжин. – Она и так мне звонила. К тебе рвалась. Я с дуру
– Я тут тоже время зря не теряю. Первый контракт с новгородским банкиром заключил. Подъемные на расходы имею, – похвастался Петр.
– Заканчивай с этим выродком, да башку зря не подставляй. Бобров сказал, что ты адресок в Питере надыбал. Не лезь в одиночку. Если нужна помощь, не стесняйся. У меня в управлении друзья хорошие. Они в курсе. Запиши телефоны, – пробасил генерал.
Ерожин записал номера. Но звонить за помощью не стал. Петр Григорьевич считал дело Кадкова своим личным. Покончив с Москвой, подполковник позвонил в Самару.
Алексей Ростовцев очень обрадовался его звонку:
– Не волнуйтесь, Петр. Ваш сын не скучает. Он работает со мной на фирме и скоро будет хорошим специалистом в нашем деле. Между прочим, и зарплату приличную получает. Хотите с ним поговорить?
– Нет, передайте Грише привет от двух папочек и скажите, что дома все в порядке. Подозрение в его причастности к убийству само собой растаяло, но приезжать пока рано.
«Надо бы лично познакомиться с этим Алексеем. Похоже, мужик что надо», – подумал подполковник, вышел из номера Глеба и, довольно насвистывая, захромал по коридору к себе. Надя проснулась и принимала душ. Обе постели жена аккуратно застелила. Ерожин прилег сверху на покрывало и прикрыл глаза. Точного плана у Петра пока не было. Но начать жизнь в Питере он хотел с одного визита.
Мелодично запел мобильный телефон. Ерожин достал из кармана трубку и узнал голос Глеба:
– Как слышите, Петр Григорьевич?
– Слышу, молодец. Теперь мы со связью. Приходи завтракать, – улыбнулся Ерожин. Ему все больше нравился Михеев. «Нормальный выбор сделала сестричка жены».
Глеб, кроме телефона и карты города, приволок трость:
– Вот вам мой подарок. Хромайте на здоровье.
Ерожин прошелся по номеру с палкой и понял, что так передвигаться ему значительно легче.
– Как тебе нравится твой муж-дедушка? – усмехнувшись, спросил Петр у Нади, когда она, одетая и причесанная, вышла из ванной.
– Нравится. Больше шансов, что за другой юбкой не побежишь. Хотя ты и с палкой можешь рога наставить. Что-то мне твой младший лейтенант не понравилась… – ответила супруга.
– Опять из меня Синюю бороду представляют, а я чист, как херувим, – заверил Ерожин и поспешил сменить тему: – Что мне с тобой теперь делать, Надюха? Сидела бы у родителей.
– Нет уж. Ты оформляешь меня к себе в бюро. И я ни на шаг от тебя не отхожу, – твердо заявила Надя и, оглядев удивленных мужчин, добавила: – Я мужа на неделю отпустила. Так одни его расстрелять хотели, другой пулю в ногу всадил. Ты как ребенок, тебе одному нельзя.
Позавтракав в гостиничном буфете, супруги и Глеб вышли на улицу. В Питере дул ветер, снежная крупа колола щеки, и было ниже нуля.
– Типичная погодка для северной столицы, –
– Куда едем?
Подполковник полез в карман, достал карту и, заглянув в нее, распорядился:
– Пили до Триумфальной арки, потом по Литовскому.
Пересекая бесконечные трамвайные пути и подпрыгивая на битом асфальте, Ерожин подумал, что даже мягкая подвеска «Сааба» на дорогах северной столицы долго не выдержит. Дом, к которому они, в конце концов, подъехали, отличался от большинства питерских строений, прекрасных с точки зрения архитектуры, но грязных и запущенных, своим добротным и опрятным видом. Это был современный двенадцатиэтажный дом из светлого кирпича. По дорогим машинам, стоящим у подъезда, нетрудно было догадаться, что обитатели его не бедствуют.
– Подождите меня, – попросил Петр Григорьевич и, поморщившись, вышел.
– Палку возьми, – напомнила Надя.
– Обойдусь, иду к даме. Не желаю выглядеть калекой, – подмигнул жене Ерожин и захромал к парадному. Оглядев сложный домофон, Петр Григорьевич нашел кнопку консьержа и позвонил. Через минуту дверь открыл опрятный старичок в очках и вопросительно глянул на незнакомого гражданина.
Ерожин полез в карман, достал удостоверение и, показав его дедушке, вошел в подъезд.
– Мне надо повидать Александру Николаевну Кленову, – сказал он.
– Они еще спят. Время – десяти нет. А они артистка, – предупредил дед, поглядев на будильник в своей каморке.
– Спят, значит, разбудим, – бесцеремонно ответил Ерожин.
– Пожалуйте на седьмой. С властью не поспоришь, – покачал головой страж подъезда и скрылся в своем закутке.
Ерожин поднялся на седьмой этаж, осмотрел широкий холл перед квартирами и, отыскав нужную дверь, позвонил. В глубине квартиры раздался топот, затем громкий лай собаки и детские голоса.
– Кого там еще черт несет?! – услышал Петр Григорьевич низкое контральто одновременно со звуком отмыкающегося замка.
– Подполковник милиции Петр Ерожин, – отрекомендовался Петр Григорьевич, увидев перед собой высокую даму в халате из вишневого бархата.
– Что, налог за собаку не уплатила?! – спросила дама, оглядывая Ерожина с ног до головы.
– Собака ни при чем. Мне надо поговорить с Александрой Николаевной.
– Говорите, если не шутите. Александра Николаевна, это я, – не очень приветливо представилась хозяйка квартиры.
– Может быть, я войду? – улыбнулся Ерожин.
– А ты ничего, мужик. Лет сорок? Или хорошо сохранился? – прикинула Александра Николаевна, впуская гостя. Петр Григорьевич попал в гостиную. Собака продолжала лаять, но Ерожин ее не видел.
– Я Мусю заперла, – поняв взгляд подполковника, пояснила певица. – Она злюка и может сожрать.
Ерожин уселся в мягкое старинное кресло, Кленова присела напротив:
– Кофе не предлагаю. Рано. Я только с постели и пока не проживу час, ничего не соображаю и сама готова кусаться.
– Обойдусь без кофе. Я занимаюсь делом очень опасного типа. Он убил уже нескольких человек, и хочу предупредить, что и ваша жизнь под угрозой, – без предисловий начал Петр Григорьевич.
– Моя жизнь под угрозой с рождения, – без всякого волнения ответила Александра Николаевна.