Проценты кровью
Шрифт:
– Дураков не держим, – улыбнулся Ерожин и спросил: – «Сааб» где?
– Лимузин твой мы к управлению приволокли. Всю ночь провозились. Сейчас он там во дворе, – сообщил криминалист.
Они уже въехали в город, и водитель, старший лейтенант Степанов, включил сирену.
– Что я забыл тебе сказать, так это о странном звонке поздно вечером, – вспомнил Виктор Иннокентьевич. – Я дежурил, дома не ночевал, жена подошла. Женский голос спросил Гришу. Наташа сказала, что сын в отъезде. «В тюряге твой сынок, а не в отъезде», – ответила ей баба в трубке и рассмеялась. По словам Глеба, а он следил
– Вот зачем приезжал к ней Кадков! – воскликнул Ерожин, потирая руки.
– Думаешь, чтобы удостовериться, что подброшенные им улики сработали? – предположил криминалист.
– А зачем же еще ему светиться в городе?! – уверенно сказал Петр Григорьевич. – Вот почему я тебя просил Гришу пока не вызывать. Теперь понял?
Виктор Иннокентьевич понял, но сейчас он думал о Зое. Со слов Глеба, криминалист знал, что буфетчица сегодня в кафе.
– Вчера гуляла, а сегодня ее смена, – сообщил Суворов.
– Давай подскочим, все равно мимо пилим, – не возражал Ерожин и, поглядев в окно, добавил: – Мы на месте.
У кафе «Русич» оперативная группа долго не задержалась. Кафе не работало, на дверях висел замок. Остановились возле Зойкиной арки. На звонок реакции не последовало.
– Придется ломать, – подполковник и он надеялся застать буфетчицу в живых. Когда оперативники, выломав дверь, вошли в квартиру, Зоя лежала на полу. Язык у нее вывалился, лицо покрылось синеватыми пятнами, халат расстегнулся, обнажив мощные женские прелести буфетчицы. Перед смертью Зою сильно тошнило, и запах в квартире стоял отвратный. Медэксперт Горнов потрогал ее руку и покачал головой:
– Давно остыла. Часов пятнадцать лежит. Знаешь, Петр Григорьевич, я, конечно, могу ошибаться, надо делать вскрытие, но не так давно в городе покончил самоубийством старый ветеринар Галицкий. Так вот, клиническая картинка тут очень похожая. Те же пятна и так далее. А яд у него был шведский.
– Самоубийство доказано? – спросил подполковник.
– Следователь сомневалась.
– А кто работал? Я знаю?
– Брюханова Томочка Ивановна, – ответил Горнов.
За десять лет в управление пришло много новых людей, но старого следователя Тамару Ивановну Брюханову Ерожин помнил и уважал за дотошность.
– Любопытно, – согласился Ерожин. – Будем ждать твоих результатов. – И еще раз оглядел квартиру: – Поработай, Витя. Тут наш зверь наверняка наследил, – сказал он Виктору Иннокентьевичу и вышел на улицу. Петру хотелось подышать свежим воздухом. Вспомнив, что Надя в городе, Ерожин улыбнулся и полез в карман за мобильным телефоном. Но в кармане трубки не оказалось. Не оказалось там ни бумажника с документами, ни пистолета. Петр Григорьевич остановился и быстро вспомнил, что вещи его отобрали при захвате.
– Забыли вернуть. Слишком конфузно закончилась их следственная акция, – улыбнулся подполковник.
Шагая по пешеходному мосту через Волхов, Ерожин ощутил нечто вроде тревоги. «Наверное, отсутствие бумажника с документами и мобильной трубки причина этого беспокойства», – подумал он и прибавил шагу. Визитка с адресом банка в кармане нашлась. Выйдя на бывшую Горьков-скую, он повернул направо и заглянул
– Давно не был в городе, что за новая улица? – спросил он. Толстуха посмотрела на визитку, йотом па Петра Григорьевича. На лице ее появилась многозначительная улыбка. Ерожин ждал ответа и не понимал смысла странной мимики прохожей гражданки.
– Не узнаешь, Петя? Ты и впрямь давно в родной город не приезжал… – проговорила мамаша, продолжая улыбаться.
Петр Григорьевич пристально вгляделся в черты дамы и вдруг понял, что перед ним его последняя новгородская пассия, роман с которой случился прямо перед отъездом в Москву.
– Лариса?! – предположил Ерожин и подумал: «Господи, неужели это та стройная девушка с золотистым телом?»
– Узнал! – обрадовалась толстушка и, раскрыв руки для объятия, шагнула к подполковнику. Ерожин невольно отодвинулся и, услышав щелчок, заметил, как улыбка Ларисы превращается в гримасу, и она медленно оседает на асфальт. Петр оглянулся и увидел Кадкова. Тот стоял в пяти шагах с газетой в руке. Из-под газеты виднелся пистолет с глушителем. Ерожин прыгнул вперед, ударил Кадкова по рукам, но не удержал равновесия и полетел на тротуар. Эдик отпрянул и огромными скачками побежал за угол. Только газета, что выбил из рук Эдика Ерожин, осталась на асфальте. Петр с трудом поднялся, спрятал в карман газету и вернулся к Ларисе. Женщина лежала на спине и смотрела в небо. Рядом, онемев от ужаса, замерли ее дети. Петр Григорьевич наклонил ухо к губам Ларисы. Она дышала. Подполковник размышлял не больше секунды. Он вылетел на проезжую часть и, завидев приближавшуюся машину, перегородил ей дорогу. Черная «Волга» с визгом затормозила и, вильнув, уткнулась в бортик тротуара. Не дав возмущенному водителю высказать те русские слова, которые теперь называются ненормативной лексикой, Петр Григорьевич крикнул:
– Я подполковник милиции Ерожин. Здесь раненая. Ее надо срочно в больницу!
Через минуту они с водителем погрузили Ларису и детей на заднее сиденье и помчались в городскую больницу. Сдавая женщину врачам, Ерожин почувствовал в ноге, немного выше колена, острую боль. Он потрогал больное место. Рука оказалась в крови.
– У тебя самого пулевое ранение, – сказал старенький хирург, осматривая рану Петра. – Радуйся, что сквозное и кость не задета.
– Когда же он успел выстрелить второй раз? – не мог вспомнить Ерожин и, морщась под пальцами врача, спросил: – Что с Ларисой?
– Сейчас сделаем рентген и поглядим, – спокойно ответил хирург. – Ты ей кто? Муж?
– Нет, старый знакомый, – ответил Ерожин и понял, что краснеет. Получив укол и перевязку, Петр Григорьевич записал справочный телефон приемного покоя и, хромая, вышел на улицу. Сообразив, что остался без денег, документов и мобильного телефона, постоял возле дверей и вернулся. Звонить из регистратуры ему долго не давали.
– У нас тут служебный телефон. Не для посторонних, – раздраженно твердила сухопарая сестра с угрюмым мужским лицом.