Процесс антисоветского троцкистского центра.
Шрифт:
Вышинский: Когда вы были назначены на Кемерово?
Норкин: В 1932 году.
Вышинский: А при вашем назначении Пятаков с вами вел разговоры о преступной организации, в которой он и вы участвовали?
Норкин: Я до этого был вовлечен в организацию.
Вышинский: Следовательно, вы ехали в Кемерово со старыми установками, которые вы получили от Пятакова еще раньше? Когда именно?
Норкин: Я исчисляю свое оформление в организации с 1931 года. Тогда и были получены все основные установки троцкистской организации. [c.112]
Наиболее определенный разговор, где была сформулированы
Вышинский: С Ратайчаком у вас была какая-нибудь связь?'
Норкин: С Ратайчаком у меня прямых связей не было. Я в последующем узнал о том, что Ратайчак - свой человек.
Вышинский: Как вы это узнали, почему?
Норкин: Я получил одно указание от Ратайчака и оказалось, что оно имело ту же самую цель, какая стояла передо мной, но тактика была другая. Речь идет о строительстве завода на правом берегу. Мы имели, в виду добиться затяжки этого строительства нашим обычным путем. Ратайчак предлагал новые методы, но это было связано с обязательным взрывом фундамента, с существенной переделкой. Одним словом, шума было много, но не давало никакого эффекта. Я пробовал протестовать против этого, но получил указания, что надо слушаться Ратайчака, ибо он свой человек.
Вышинский: Что же вами конкретно сделано в области вредительства?
Норкин: Основной итог заключается в том, что строительство важнейших объектов, имеющих оборонное значение, было задержано. Очень существенным итогом является то, что были факты дезорганизации электроснабжения в Кузбассе.
Вышинский: Про диверсионные акты что вы скажете?
Норкин: В 1935 году я получил указание от Пятакова брать основные звенья, чтобы, не распыляясь, получить наибольший результат.
В соответствии с этим мной был задуман вывод из строя нашей ГРЭС путем взрывов. В феврале 1936 года было три взрыва.
Вышинский: К вам обращались органы технического надзора с предупреждением, что то, что вы делаете, может повлечь за собой опасные взрывы?
Норкин: Да.
Вышинский: Был, например, такой случай, чтобы к вам обратились Пономарев и Моносович?
Норкин: Моносовича я не помню, а Пономарева знаю. Он начальник цеха.
Вышинский: Вам было известно, что Пономарев 26 января 1936 года направил на имя начальника цеха котельной записку (т. Вышинский оглашает записку) с предупреждением, что размол некоторых углей опасен и может вызвать большой взрыв с разрушением оборудования и несчастные случаи с персоналом.
Норкин: Этот документ я видел.
Вышинский; Значит, вас предупреждали, что при такой системе снабжения углем имеется опасность взрывов и что меры предупреждения, принимаемые вами, недостаточны? [c.113]
Норкин: Эта записка была написана не мне, а директору ГРЭС, и меры принимались не мною, а Пономаревым.
Вышинский: Я знаю. А вот вам, Норкину - начальнику Кемеровского строительства - была адресована записка такого содержания: “При
Норкин: Да, подтверждаю.
Вышинский: Известно ли вам, что инспектор труда 31 января 1936 года сообщил заведующему котельным цехом - тому же Пономареву, с указанием “срок выполнения - немедленно”, что на основании ст. 148 Кодекса законов о труде “…вторично предлагаю выполнить указания, отмеченные в таких-то актах, о прекращении сжигания углей, во избежание взрывов…” Это тоже факт?
Норкин: Да, вот это - основной диверсионный акт, который мною лично был проведен.
Вышинский: Имели ли вы какое-либо отношение к террористической деятельности вашей подпольной организации?
Норкин: Я знал, что такая работа проводится.
Вышинский: Что же вам было известно о террористической деятельности?
Норкин: Мне было известно, что убийство Сергея Мироновича Кирова - это осуществленный организацией террористический акт. Я знал, что троцкистская организация намечает и подготовляет целый ряд других актов против руководителей партии и правительства. В такой постановке эти вопросы были мне известны.
Вышинский: Какое вы занимали партийное положение в последнее время?
Норкин: Я был членом краевого комитета партии и членом бюро городского комитета партии.
Вышинский: И одновременно были членом подпольной троцкистской, антисоветской, террористической, диверсионной, шпионской и вредительской организации?
Норкин: Да.
Вышинский: Были ли у вас такие случаи, чтобы вы оказывали членам своей подпольной организации некоторые услуги, используя свое положение члена краевого комитета партии?
Норкин: Все то, что я узнавал в крайкоме, угрожавшее троцкистской организации и отдельным ее членам, я, разумеется, немедленно использовал либо в порядке сообщения, либо в порядке учета.
* * *
Отвечая на вопрос государственного обвинителя, почему он после его ареста не сразу сознался в своей преступной деятельности, Норкин показывает, что в этом смысле на него оказала сильное влияние [c.114] статья Пятакова о его отношении к процессу троцкистско-зиновьевского центра.
* * *
Вышинский: Вы говорите о статье в “Правде”?
Норкин: Я говорю о статье, в которой Пятаков кричал: “Браво, браво, чекисты”. Я не мог истолковывать эту статью иначе, как сигнал к тому, чтобы всячески крепиться, как директиву: “Держись”. Я думал, что, значит, у Пятакова есть средства продолжать борьбу. Хотя для меня была ясна, в момент ареста и даже до этого момента, безнадежность борьбы, но я все-таки держался при аресте довольно длительный срок.