Прочь из моей головы
Шрифт:
– Да, пойдём туда. И, признаюсь, мне тоже стало неуютно, мой бесстрашный медиум. Такое чувство, что хозяин мостов по какой-то причине выделил нас и, как бы это сформулировать… глаз на нас положил? Пожалуй, не стоило так дразниться с поцелуями.
Честно говоря, в глубине души мне хотелось, чтобы именно сейчас интуиция его подвела.
День тем временем перевалил за половину и медленно покатился к закату. Людей на улицах стало меньше. Зато все окрестные кафе и рестораны переполнились настолько, что хозяева начали выставлять запасные столы на улицу – человеческая масса выпирала из душных залов, как
Всё казалось нереальным – особенно на мосту, где в поредевшей толпе нельзя уже было спрятаться, и каждое действие привлекало внимание, будь то громкий смех, чья-то резкая остановка или неловкий жест.
– Значит, мы продолжаем? И ты уверена в этом? – то ли спросил, то ли просто пробормотал себе под нос Йен, но я на всякий случай кивнула и сжала его руку покрепче. – Ну, что ж, пеняй на себя.
И резким, почти грубым жестом припечатал меня к столбу.
Это было почти больно – позвоночником о металл, с такой силой, что даже плафон фонаря покачнулся от удара. На звук обернулась парочка дам в возрасте, степенно прогуливающихся под ручку. Они зашептались; раздался характерный звук срабатывания фотокамеры, и появилось ощущение, что снимают именно нас. Стало неловко; я попыталась отвернуться, но не тут-то было.
Йен зафиксировал пальцами мой подбородок и углубил поцелуй.
– Хн-н-н! – протестующе замычала я. Ничего более членораздельного сказать не получалось по понятным причинам. – Хфр…
Он и не подумал меня отпускать, и это уже было странно.
Вообще Йен обычно чутко ловил перепады чужого настроения и никогда не настаивал на нежностях. Ну, мог, конечно, потом изобразить смертельную обиду или трагически уйти в лабораторию на всю ночь, но мы прекрасно понимали, что это просто игра такая, устраивающая обе стороны… Единственный – и, по иронии, наш первый – раз, когда он проявил излишнюю настойчивость, можно было списать на побочный эффект после общения с Ратхой, древней вампиршей.
«А что, если и сейчас замешаны какие-нибудь дурманные чары? – пронеслась пугающая мысль. – Мало ли какие накопительные последствия у этих дурацких мостов…»
Я запаниковала самым идиотским образом – и оттолкнула Йена по-настоящему, со всей силы.
Он поддался неожиданно легко, просто взял и отпустил, но со стороны, наверное, всё похоже было на драку между любовниками. Дыхание у меня сбилось, а лицо, подозреваю, выглядело изрядно перекошенным – сложные чувства, все дела. Йен отступил на шаг, словно по инерции, затем ещё…
…и пропал.
Реально, растворился в воздухе.
Вот тут я перепугалась по-настоящему.
До сих пор все исчезновения вполне получалось объяснить естественными причинами: нечто мастерски отвлекало внимание одного из партнёров, а другой в это время пропадал. Ну, или наоборот, если верить теории Йена – перемещали именно меня. Вдобавок ко всему сейчас куда-то подевались и те две чопорные тётки, которые косились
– Йен? – робко позвала я вслух. – Ты тут? Если прячешься, то выходи, пожалуйста.
Естественно, ничего не произошло.
Мобильный уверял, что сети здесь нет и отродясь не было; часы остановились. По уши в дурных предчувствиях, я вылетела с моста на берег, по-глупому надеясь, что этого, как обычно, хватит, чтобы выбраться из пространственно-временной петли.
Телефон сдавленно пискнул – и вырубился окончательно, словно батарея мгновенно разрядилась.
– Вот чёрт, – выругалась я, затравленно озираясь. Здесь, около рынка, людей было чуть больше, но звуки доносились как через стеклянную стену, глухо и искажённо. – Йен! Йен!
Я бессмысленно крутанулась на месте, пытаясь найти его глазами… и едва не села там, где стояла, потому что мост тоже исчез. Что вправо, что влево, насколько хватало глаз, простиралась девственная, не тронутая предприимчивыми человеческими руками гладь реки. От резкого, острого приступа ужаса у меня заложило уши. Тряся головой, как припадочная, я попятилась, попятилась… и врезалась спиной во что-то.
…в кого-то?
Прямо за мной стоял ребёнок в красном комбинезоне – то ли мальчик с чересчур нежным лицом, то ли девочка, слишком коротко остриженная. Аккурат между нами лежало мороженое на палочке, медленно растекающееся по асфальту – видимо, последствия нашего столкновения. Но прежде чем я пришла в себя и сообразила, что надо бы извиниться, ребёнок перешагнул через сливочно-шоколадное пятно, дёрнул меня за край толстовки, привлекая внимание, и тихо попросил:
– Ты не уйдёшь с дядей? Ты будешь моей мамочкой?
Глаза у него были белые, как у слепца.
Как я не заорала дурниной в тот момент – даже и не знаю. Растерялась, наверное, потому что в человека помещается только определённое количество ужаса, а излишки вываливаются сами собой. Колени зато подломились, как миленькие, и, не желая того, я очутилась с мнимым ребёнком на одном уровне, лицом к лицу. В глазах всё двоилось – река, розовеющий небосвод, городские постройки на другом берегу… всё, кроме этого существа.
А ещё оно точно светилось изнутри.
– Привет, кроха, – выдавила я из себя дружелюбно. Надеюсь, у него нет привычки жрать инициативных собеседников… – Как тебя зовут?
Несколько секунд оно молчало и таращилось на меня, а потом ощерилось – и расхохоталось басовито и хрипло, как прокуренный дед-культурист. Хватка маленьких пальчиков сделалась буквально стальной, край толстовки затрещал и стал расползаться.
«Хорошо, что я уже сижу, и дальше падать некуда», – пронеслось у меня в голове.
И тут миру вокруг наконец надоело двоиться, и он попросту развалился пополам; одна из половин вспыхнула розоватым бездымным пламенем – вместе с тварью в детском обличье, а вторая приняла уже знакомые очертания: тёмно-красная арка моста, ещё правее, на берегу – шумные рыночные ряды, левее, вдоль стремительного течения Аржана – разномастные частные домишки, огороженные заборами. А я обнаружила себя почему-то на склоне, в зарослях шиповника за остановкой трамвая, откуда ломилась через кусты знакомая долговязая фигура, которая на фоне светлого неба выглядела картонным силуэтом.