Прочитанные следы
Шрифт:
Прошло двое суток. В день, когда водолазы и майор Ширшов готовились в первый раз выйти на ночное дежурство, в шестом часу вечера, Сергей Сергеевич Дымов, в белом парусиновом костюме, с полотенцем через плечо, постучался в дом Ахмета Курманаева. Старый Ахмет встретил нежданного гостя хмуро, неприветливо. Несколько минут он топтался у калитки, не желая впускать гостя. А когда тот все-таки вошел, совершилось чудо: два часа Ахмет беседовал с незнакомым человеком, отвечал на его вопросы, рассказывал о себе. Да, долгий разговор вели Сергей Сергеевич
К встрече с Курманаевым Дымов тщательно подготовился и уже многое знал о нем. Он знал, что в годы фашистской оккупации Курманаев заперся дома, голодал, но в море не выходил и даже порвал сети, чтобы не кормить черноморской рыбой фашистских офицеров. Знал и о том, что муж единственной дочери Ахмета — офицер Советской Армии. В собранных старшим лейтенантом милиции Рощиным скупых характеристиках старика, в незначительных штрихах и мелких деталях, за внешней оболочкой ворчливого нелюдима вырисовывался облик честного, трудолюбивого советского человека.
Уверовав в старого Ахмета, Дымов отправился к нему как к союзнику, чья помощь сейчас была очень нужна.
Днем, незадолго до того, как Сергей Сергеевич собрался идти к Курманаеву, пришел Рощин. По выражению его лица Дымов понял, что старший лейтенант милиции пришел с хорошими вестями.
— Глядя на вас, можно предположить, что задание выполнено на пять с плюсом, — пошутил полковник.
— Вы не ошибаетесь, — отозвался Рощин. — Задание выполнил, а отметку сами ставьте.
Они сели рядом, сдвинув вплотную стулья, и Рощин начал докладывать:
— Через два дома от Курманаева живет Евдокия Петровна Рубашкина. Она доводится теткой нашему «знакомому». Старушка глуховата и скуповата. Живет безбедно, каждое лето сдает домик курортникам, а сама перебирается в деревянную пристройку, расположенную в глубине сада. Но этим летом Рубашкина домик не сдала. Я навел справки. Не беспокойтесь, товарищ полковник, у вполне надежных людей. Установил, что неделю назад наш «знакомый» вручил тетке некоторую сумму денег в виде задатка и сказал, что один его приятель из Москвы скоро приедет с семьей и поселится у нее.
Девятого июня, поближе к вечеру, «знакомый» пришел к тетке и сообщил, что получил телеграмму: приятель из Москвы приехать не может.
— Вы проверяли? Телеграмма поступала? — перебил Дымов.
— Проверил через Аню Куликову. Никакой телеграммы не было. Следом за «племянником», — продолжал Рощин, — пришел неизвестный мужчина, сказал, что сам он прямо с поезда, ждет семью, и снял весь дом. Этот неизвестный снял дом на очень выгодных для хозяйки условиях; предупредил, что пишет книгу, и просил не беспокоить ни днем, ни ночью.
— А паспорт приезжего? — спросил Дымов. — Он же должен был прописаться? Что же вы зеваете, милиция?
— Рубашкина — скаредная старуха, — ответил Рощин. — Она норовит
— Понятно! — протянул Дымов. — Ход резидента ясен. Он отстранил себя на случай провала шпиона. Что еще у вас?
— Мне кажется, товарищ полковник, — сказал Рощин, — что я догадался, почему собака рычала и выла у забора и почему ее отравили.
Сергей Сергеевич закурил папиросу и, отгоняя рукой табачный дым, внимательно посмотрел на старшего лейтенанта.
— Я это понял давно, дорогой Юра, разрешите мне вас так называть, — задушевно и грустно сказал он. — Убийца, очевидно, что-то зарыл в землю, неподалеку от дома Курманаева. Может быть, оружие, которым был убит Игнат, а возможно, и вещи или обувь, которые были забрызганы кровью… Я понял и другое, — продолжал Сергей Сергеевич, — что незадолго до переброски агента на нашу территорию к местному «знакомому» приходил кто-то, по всей вероятности, из числа легально живущих у нас, и предупредил, что скоро явится гость. Место встречи было обусловлено. По-видимому, это — Судовой переулок, глухой и неосвещенный. Больше того, прибывшему было приготовлено и помещение… на одну ночь…
— Фотоателье? — догадываясь, спросил Рощин.
— Да! С черного хода.
— Значит, Семушкина…
— Семушкина убили двое, — твердо сказал Дымов. — Тот, кто уже находился в фотографии, и тот, кто вошел следом за Игнатом.
Не только Алексей Семушкин, его напарник матрос Григорий Бабин и майор Ширшов бодрствовали три ночи подряд. Не только они, преодолевая усталость, ежеминутно вглядывались в густую темноту ночи — двое на берегу, третий под водой, — ожидая появления неизвестного и поэтому еще более опасного врага.
На другом конце Мореходного, в районе Зеленых Холмов, в доме Ахмета Курманаева бодрствовали еще два человека — Дымов и Рощин.
…Тишина ночи нарушается мерным тиканием невидимых в темноте ходиков. Доносится, похожий на детский плач, вой бродящих в горах шакалов, слышен гул лежащего совсем рядом моря. А запахи моря смешиваются с запахами цветов.
В комнате темно и немного душно, от этого начинает болеть голова. Хочется курить, но нельзя. Кто знает, может быть, огонек папиросы, заметный издали, помешает делу?
Бесконечно долго тянется время. Кажется, что стрелки часов идут намного медленнее, чем им положено идти. Три часа ночи. Полковник взглядывает на светящуюся стрелку часов и еле слышно вздыхает. Рощин сидит рядом, он с трудом борется со сном и иногда вдруг поворачивается, выбирая удобное положение, отчего стул, на котором он сидит, чуть поскрипывает.
Рощин старается разглядеть в темноте лицо полковника, но это не удается. Чтобы отогнать сон, он, улыбаясь в темноте, вспоминает, как его разыграл полковник. Когда они сели за стол, Дымов вынул из кармана пиджака небольшую плоскую коробку, похожую на портсигар. На коробке, сверху, была наклеена этикетка папирос «Казбек».