Продавцы невозможного

Панов Вадим Юрьевич

– Детали программы раскрываете только архиепископам? – осведомился Кауфман. – Попробуйте представить, что я – один из них.

Горячие слова о пастве Мертвый оставил без внимания.

– Откуда столь пристальный интерес? – прищурился Папа.

– Я еще не решил, на кого буду ставить.

– До Москвы долетят лишь отголоски сражения, – махнул здоровой рукой Джезе. – Либо здесь будет тихо, либо здесь тихо поменяется архиепископ.

– А до Станции?

«Так вот в чем дело!»

Папа осекся.

– Я строю Станцию, Джезе, – с напором произнес Мертвый. – Я, выражаясь вашим

языком, меняю мир. Через несколько месяцев я окажусь под колоссальным давлением, и мне необходимы друзья. Страны Католического Вуду – это весомая сила. Ваше мнение не могут игнорировать ни Исламский Союз, ни Китай – никто. И я был бы не против договориться.

«Станция. Как я мог о ней забыть?»

Потому что не столь опытен, каким хотел казаться. Потому что сосредоточился на том, что внутри, совершенно позабыв, что собрался стать фигурой международного масштаба. Католическое Вуду – не клуб по интересам, его лидер – игрок планетарного уровня, и другие игроки не останутся безучастными к перестановкам.

«Мертвый – игрок?»

Даже не президент СБА, а всего лишь директор одного из филиалов.

«Он строит Станцию, – напомнил себе Джезе. – Он строит Станцию, на которую смотрит весь мир. Да, он – игрок».

– Почему вы не пришли к Ахо? – пробормотал Папа. – Сейчас он настоятель храма Иисуса Лоа.

Папе требовалось время, чтобы привести в порядок мысли, оценить новый расклад.

– Я не просто меняю мир, я закладываю основы нового, – быстро ответил Мертвый. – Ахо – старый. К тому же, как вы исключительно правильно заметили, Джезе, Ахо – уже настоятель, а значит, он может потребовать от меня услуги или уступки, которые я не захочу ему оказывать.

– Какую же услугу вы приготовили для меня?

– Помогу взобраться на вершину.

– А что я сделаю в ответ?

– Вы меня возненавидите.

– Это понятно, – спокойно произнес Папа, сворачивая очередную самокрутку. – Что я должен буду сделать в ответ?

В глазах Мертвого вновь загуляли озорные огоньки – ему понравилось, как Джезе среагировал на замечание об их будущих взаимоотношениях.

– В определенный момент вы окажете мне ответную услугу. Сейчас я не могу сказать, в чем она будет заключаться. Возможно, я попрошу вас проявить жесткость, возможно, попрошу остаться в стороне, не вмешиваться в драку, – не знаю. Гарантировать могу только две вещи: это будет весомая услуга, и она на первый взгляд покажется невыгодной странам Католического Вуду.

– Определенный момент наступит, когда вы окажетесь под давлением?

– Он наступит скоро, но к тому времени вы уже будете обладать всей полнотой власти.

– Откуда вы знаете?

– В противном случае я бы не завел этот разговор.

Уверенность, уверенность и еще раз уверенность! Почему главным козырем Мертвого считается сила? Всесокрушающая уверенность – вот его конек. Он видит будущее или просчитывает его?

А?

Духи Лоа молчат за дверью. Нарисованный Мбота тоже не отзывается, но явно прислушивается.

– Пообещать я могу все, что угодно, – заметил Папа.

– Джезе, вы – крестоносец, а не миссионер. Вы потомок рыцарей, вы сдержите слово.

«Он настолько наивен?»

– Власть меняет людей, – медленно

произнес Папа. – Став настоятелем храма Иисуса Лоа, я буду обязан заботиться о процветании стран Католического Вуду. А если запрошенная услуга будет противоречить их интересам, мне будет крайне сложно принять решение.

– Если мы договоримся, я найду способ заставить вас сдержать слово, – без угрозы, но очень уверенно сказал Мертвый.

Требовать уточнений Папе не хотелось. Он затушил сигарету, разлил остатки коньяка по бокалам и негромко, даже чуть рассеянно, поинтересовался:

– Как вы мне поможете?

– Большую часть задачи вы уже выполнили – сформировали блок лояльных архиепископов. Я же устраню Ахо.

«Да, конечно».

В духе Мертвого. Жаль, господин директор Кауфман, но на этот раз вы свои возможности переоценили.

– Полагаю, вы не поймете, что я имею в виду, но вы должны знать – это невозможно, – ровно произнес Папа. – Ахо – самый сильный хунган из всех, кого я когда-либо видел. Духи Лоа влюблены в него, а потому он в полной безопасности. Думаете, я от хорошей жизни затеял все эти пастырские визиты? Я не могу с ним справиться. – Джезе посмотрел в голубые глаза Мертвого. – Я нанимал лучших людей, но покушения даже не попали в газеты. Убийцы растворялись, исчезали. Ахо очень силен и очень хорошо защищен.

– Почему вы не сразились с ним лично?

– Я бы не доехал до храма, убили бы по дороге. К тому же Ахо не настолько глуп, чтобы соглашаться на поединок, он знает, что я – не подарок.

– В таком случае вы вообще ничем не рискуете, – развел руками Кауфман. – Скажите да, чтобы порадовать старика, и распорядитесь насчет еще одной бутылочки коньяка.

Взгляд Кауфмана снова стал цепким. Кошка положила перед собой толстый кусок сыра и внимательно наблюдает.

Уверенность.

А что, если он и на самом деле способен убить Ахо? Не зря же духи Лоа обходят Мертвого стороной!

– Вы действительно можете это сделать?

Мертвый не ответил, продолжил пристально смотреть на Джезе и не ответил.

– Договоримся так: я распоряжусь насчет еще одной бутылочки, и мы сменим тему. – Папа широко улыбнулся. – А на вопрос я отвечу позже.

– У вас чудный табак, Джезе, не поделитесь секретом смеси?

– Вы замечательный собеседник, Макс.

Джошуа Таллер зашел к Папе минут через пять после ухода Кауфмана – московскому архиепископу не терпелось узнать, как прошел неожиданный визит. Зашел и обнаружил растерянного Папу в примыкающей к гостиной комнате, где находилась электронная аппаратура.

– Решил податься в техники?

– Решил просмотреть запись нашего с Мертвым разговора, – медленно ответил Джезе.

– Спасибо, что не начал без меня.

– Я начал.

– И?

– Ничего не увидел.

– Вообще ничего?

– Смотри сам.

Папа нажал на кнопку, и на мониторе появилось изображение гостиной. Четкое, очень качественное изображение. Архиепископы легко различили узор на ковре, при желании могли прочесть надпись на бутылочной этикетке, но вот фигуры собеседников не удались. Они были смазанными, расплывчатыми. А голоса превратились в невнятный писк.