Продавцы теней

Шумяцкая Ольга

Они уже были на приличной высоте, когда у Ленни началась паника. Вдруг ей стало ясно, что раз ничего их не держит на земле, то их как бы уже нет, не существует в природе, что они попали в несуществующее «между». Страх оглушил ее. За окном пролетело шустрое облако с насупленным выражением лица. «Разве у облаков бывают лица?» — в ужасе подумала Ленни и застучала в окно. Выйти нельзя. Ленни схватилась за голову и застонала, начала озираться в поисках выхода, взгляд ее упал на Эйсбара, и она бросилась к нему, вцепилась в его руку, откинулась головой к спинке кресла, не понимая всей провокативности своих жестов.

Молниеносно — будто ждал знака — он взял обе ее руки, накрыл

ладонью, пробежал пальцами по ее пальцам, и те сразу ожили, ответили на его призыв. Ленни глубоко вздохнула. Эйсбар хотел повернуть кресло так, чтобы она оказалась напротив него, но кресло было накрепко привинчено к полу. Дирижабль качнулся. Эйсбар тоже качнулся в сторону Ленни. Ленни смотрела на него снизу, глаза ее чернели от ужаса, ей было стыдно за свой страх и окончательно сладко от прикосновения его рук. Она уткнулась в его плечо лбом, потом приникла вся, и страх отодвинулся: нашлась другая сила тяжести, не земная, новое устройство координат. Эйсбар уже освобождал ее от шубы, гладил шею, спину, находил застежки китайской рубашечки, успокаивал и накалял одновременно.

— Эйсбар, мне не очень нравится эта идея, — пролепетала Ленни.

— Это не идея, это материя, — отшутился он.

— Мы же партнеры… — продолжала она шептать, облепляя его нехитро тонким слоем своего тела. — Нам нельзя…

— Да не болтайте вы, ради бога! Как бы вас не сломать, вы же совсем хрупкая… фарфоровая…

— Фарфоровые осколки…

Эйсбар посмотрел на переборку двери в музыкальный салон — вместо замка на панели красного дерева красовался бархатный бант, который он успел накинуть на серебряный крючок. Вполне знак, если кто-то вздумает войти. Он думал, что, вероятно, должен свою бывшую ассистентку и партнершу, а ныне… как назвать… он пока не знал… спросить о том, был ли у нее уже подобный опыт… спросить непременно… Но путь их друг к другу, который тянулся полтора года, наконец закончился. Они были вместе. Ленни плавилась. Иногда, когда взгляд ее падал на окно, она видела кольца новой башни Татлина, маковки церквей, островерхий подмосковный лес, пухлые тюфяки облаков и таяла в руках Эйсбара, исчезала из поля своего зрения и осязания, целуя его руки, лицо, шею, все, что находила губами, но тут обнаруживала себя в его глазах и тогда на мгновение материализовывалась в салоне «Небесные звуки», прикрывала ему рот ладошкой — он стонал, хвалил ее, вскрикивал громче, наверняка громче, чем позволительно в таком небольшом пространстве.

«И все это будет теперь его… только его… когда он захочет… стоило ждать», — лихорадочно думал Эйсбар.

Пилот и техник минут десять назад действительно переглянулись и перемигнулись, прислушиваясь. Сегодня они дали себе слово виски в полете не пить, хотя хрустальные стаканы, лед и бутылка были наготове — на случай особого сосредоточения. Техник выразительно повел глазами в сторону музыкального салона, потом указал на бутылку, как бы спрашивая, не предложить ли пассажирам в столь откровенные минуты выпить.

— Давай, — сказал летчик. — Когда угомонятся.

Через полчаса они приземлились. Эйсбар поднял Ленни из кресла, окутал шубой. Она медленно приходила в себя. Эйсбар открыл дверь салона. Вошел летчик с подносом, на котором стояла бутылка виски и стаканы. О чем-то они с Эйсбаром говорили — Ленни не понимала, о чем. Видела, как летчик разливает виски. Эйсбар взял стакан, наклонился к ней, она отрицательно покачала головой. Эйсбар одним глотком осушил стакан и повел ее к выходу.

Не глядя на пилота и техника, Ленни сбежала вниз и устремилась к авто, которое ждало их на краю поля. Эйсбар, подхватив камеру и штатив, шагал за ней.

В авто сел тесно, вплотную, клонил к ней голову, гладил пальцы, забирался под рукав шубы, зарывался лицом в воротник, ища в меховых складках теплую нежную шею, целовал, что-то шептал. Ленни прислушалась.

— Вы не поверите, милая Ленни, но в Северных Штатах Америки летают дирижабли с загадочными существами на борту. Говорят, это жители инопланетных миров спускаются к нам на сверкающих огнями аппаратах. У существ этих по три глаза, а некоторые синего цвета. Вам не страшно?

— Ужасно страшно, — отвечала Ленни. — Придерживайте штатив, Эйсбар, он все время падает мне на ногу.

Она окончательно пришла в себя, с удивлением обнаружив, что не расплавилась до конца в его руках и по-прежнему принадлежит себе. В душе ее распускалась жалкая, растерянная нежность к Эйсбару. Она тоже готова была клониться к нему, целовать, гладить, запускать пальцы в его шевелюру, бормотать ерунду, однако почему-то сидела прямо и слегка отстраненно, словно защищалась. Не отдавая себе отчета в том, почему это делает, Ленни держала старый дружеский иронический тон, возвращая их отношения к периоду «до дирижабля». До дирижабля все было ясно, понятно, спокойно, устойчиво. Что будет впредь, она не знала и боялась думать об этом. Эйсбар ничего не замечал.

— Какая вы, Ленни, бесчувственная, ничего-то вам не страшно, — говорил он, играя ее пальцами и принимая иронию за кокетство.

— А что это вас спозаранку понесло на кинофабрику? — спрашивала Ленни, упорно пытаясь держаться отвлеченных тем.

— Так… одна затея… большое дело… потом расскажу… — шептал Эйсбар.

Когда авто остановилось у дома Ленни, он попытался удержать ее, крепче прижав к себе, но она ловко выскользнула из его объятий, повернула ручку дверцы и выпорхнула на улицу.

— Я зайду? — спросил Эйсбар и тут же, не дожидаясь ответа, полез наружу. Ответ подразумевался. Разумеется, он зайдет, как заходил всегда.

— Завтра, завтра, — отмахнулась Ленни и побежала к подъезду.

Эйсбар с удивлением смотрел ей вслед. Она бежала, увязая каблучками в мокром ноябрьском снегу, размахивая длинными рукавами великоватой ей шубы, один раз чуть не упала — Эйсбар сделал инстинктивное движение, чтобы броситься к ней, — но, покачавшись на одной ноге, удержала равновесие и вознеслась на порог. Замерла. Эйсбар ждал. «Оглянется или нет? Спорю, что оглянется», — сам себе сказал он. «Оглянуться или нет?» — думала Ленни. Оглянуться ужасно хотелось. Смотрит или не смотрит? Ждет или не ждет? Вернуться, вытащить его из авто, увлечь за собой. Она уже начала поворачивать голову, но — тряхнула островерхим колпачком, рывком распахнула дверь и, не оглядываясь, скрылась в глубине подъезда.

Эйсбар откинулся на спинку сиденья. «Вот чертовка!» — усмехнулся он, хлопая по карманам пальто в поисках забытых на летном поле спичек и папирос.

Глава III. Ожогин читает газеты

Страус хрустальноглазый подвида «масайский» расхаживал бы — дай ему волю — по всей огромной квартире Ожогина, если бы его не закрывали в одной из дальних комнат. Однако часто дверь забывали захлопнуть, и страус вышагивал в коридор и потом в гостиную — любопытный весельчак, всем приветливо кивнет хохолком, у всех склюет с ладони крошки сдобы. Таким в прошлом был и сам хозяин дома — Александр Федорович Ожогин. Теперь же он скорее походил на другого своего постояльца — спаниеля Бунчевского, существо насупленное, праздно шатающееся из комнаты в комнату с очевидной целью: прилечь на одну из пыльных напольных подушек и задремать.