Продавцы теней
Шрифт:
Долгорукий удивил его профессионализмом, потому что разнес в пух и прах видение, пока оно еще только таяло:
— И конечно, без французских влияний — туманностей, женских силуэтов в дымке. Вы же талантище, и мы надеемся увидеть совершенно своеобычную русскую стилистику. Придумаете что-нибудь к концу недели? Идею, ход…
Эйсбар кивнул и стал выбираться из низкого кресла — разговор явно заканчивался. Но… Он хотел на чем-то настоять, интуиция говорила ему, что может быть ловушка.
— Я обсуждал с одним из кинематографических коммерсантов бюджет массовки — так мы, наверно, будем называть толпы на съемочной площадке. Это… — он назвал цифру.
Долгорукий рассмеялся:
—
…Двери распахнулись, Долгорукий слегка подтолкнул Эйсбара вперед, и тот оказался на пороге огромного зала. Свет брызнул ему в лицо. Он непроизвольно зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что зал усеян множеством человеческих фигурок. Все головы были повернуты к нему. Сотни глаз устремлены на него. На долю секунды Эйсбара охватила столь несвойственная ему и потому ошеломляющая паника. Но в следующее мгновение уже иное чувство владело им. Он почувствовал себя гораздо выше этих рассеявшихся по залу человечков, похожих на шахматные фигуры, словно стоял на постаменте, а они снизу с трепетом взирали на него, вытянув вверх тонкие шеи. Что-то похожее он ощущал, когда на летном поле наблюдал за Ленни с деревянной вышки. Он непроизвольно выпрямился, став еще выше. Масштабы, масштабы.
Округлый Долгорукий выступил вперед.
— Медам и месье! — провозгласил он, делая всеохватывающий и как бы к чему-то приглашающий жест рукой. — Позвольте представить — Сергей Борисович Эйсбар. Многие из вас — уверен — знают его как молодого талантливого режиссера, надежду нашего отечественного синематографического искусства. Что ж, в наше время созданы все предпосылки, чтобы надежды претворялись в жизнь. И вот перед нами — победитель конкурса на создание крупномасштабной эпопеи «Защита Зимнего», которая ровно через год будет венчать празднования по случаю пятилетней годовщины счастливого предотвращения большевистского заговора. Напомню, что в конкурсе принимали участие такие столпы мировой синематографии, как Дэвид Гриффит, Фриц Ланг, Жорж Мельес и многие другие. Однако стоит ли говорить, что только НАШ режиссер…
Дальше Эйсбар не слушал. Долгорукий плел кружева про «историческое значение», «дело государственной важности», «доверие царской семьи», «условия наибольшего благоприятствования», «уверенность в том, что»…
Эйсбар разглядывал зал. Тот был ослепителен. Белизна и позолота взмывали вверх, к стрельчатым окнам и сводчатому потолку Белоснежные маркизы расшиты были золотыми двуглавыми орлами. Такие же орлы украшали простенки между массивными колоннами. Портрет государя в полный рост в парадном мундире замыкал череду колонн, украшая торцевую стену зала и являя собой воплощенное торжество державности. Над портретом тоже витал лепной орел.
Долгорукий завершил речь еще одним плавным всеохватывающим
Публика дружно сдвинула ладони.
Подлетел официант с двумя бокалами шампанского на серебряном подносе. Эйсбар машинально взял бокал. Шампанское просвечивало сквозь хрустальный рельеф двуглавой твари.
— Позвольте, я вас представлю, — шепнул Долгорукий, беря Эйсбара за локоть и увлекая за собой.
Толпа мундиров и фраков окружила их. Долгорукий вел Эйсбара как сквозь строй, нашептывая в ухо: «помощник министра», «надворный», «статский», «особо приближенный». Эйсбар кивал, улыбался, жал руки. В своем твидовом пиджаке он не испытывал ни капли неудобства среди сверкающей манишками и драгоценностями толпы, по-прежнему чувствуя себя повелителем мух.
— Боже, как он хорош! Божественно хорош! Мне дурно! — донесся до него девичий возглас. Усмешка тронула правый уголок рта. Глаза непроизвольно сузились.
«Вот дура!» — подумала Ленни, стоя позади объемистой девицы, собравшейся падать в обморок. Хотя если бы ее саму сейчас спросили, что она думает об Эйсбаре, она ответила бы примерно то же: «Божественно хорош».
Эйсбар не видел ее, но она наблюдала его триумф с самого начала — с феерического появления в проеме парадных распахнувшихся дверей, когда весь зал одновременно повернул головы в его сторону и замер в немом стоп-кадре на восхищенном вздохе. И она замерла в немом стоп-кадре, пораженная и восхищенная, не в силах оторвать от него глаз.
Странное чувство владело ею. Ей казалось, что она, выпав из реальности, обнаружила себя внутри фильмы и что Эйсбар — не человек, а персонаж на две головы выше всех этих надутых и надушенных людишек, что, следуя по залу, он раздвигает неземной мощью человеческие волны и те, размыкаясь и смыкаясь за его спиной, на самом деле пресмыкаются перед ним. Ей стало жарко. Сердце выскакивало из груди.
Иронизировать над Эйсбаром и обижаться на него Ленни могла сколько угодно, но это не меняло сути: как описывает подобное состояние титр старомодной фильмы — она вся была в его власти. Пользуясь любой возможностью притормозить в своей беготне, она теперь часто застывала на диване, в кресле, на скамье любимого расписного трамвая, на сиденье таксомотора и погружалась в ощущение неги. Мельчайшие воспоминания преследовали ее на манер дачного комарья — повсюду, повсюду, повсюду. Поцелуй, вздох, взгляд, разворот тела — ее ли, его ли — весь этот покалывающий наслаждением фейерверк затмил реальную жизнь, которая не то чтобы поскучнела, а просто превратилась в захламленные старые кулисы, в которых не происходило ничего существенного.
Сегодня Эйсбар весь день был занят. Был он занят и вчера, и позавчера, хотя честно каждое утро и вечер присылал с посыльным забавные записочки. Их последняя встреча неделю назад закончилась на не то чтобы неприятной, но несколько резкой ноте.
— Эйсбар, а вы уверены, что нужно было показывать эти кадры пожара с Ларой Рай? — спросила Ленни, когда они вышли из «Пегаса» после просмотра фильмы, которую Эйсбар представил на конкурс «Защиты Зимнего».
— Почему нет? — удивился он. — Кадры очень удачные.
— Удачные, — согласилась Ленни. — Но…
— Что «но»?
— Но, мне кажется, нехорошо после того, что случилось… — она не успела договорить. Он перебил ее.
— Послушайте, Ленни, — сказал он с холодной улыбкой, — и запомните: то, что случается в жизни, не должно иметь к делу никакого отношения. Иначе никакого дела не получится. Это первое. А второе — предоставьте мне самому решать, что хорошо, а что плохо. Ну а теперь не отправиться ли нам ужинать? Я голоден как черт. Говорят, тут неподалеку открыли неплохую рыбную ресторацию. Как вы насчет карасей в сметане?