Продавцы теней
Шрифт:
Гесс точно не знал, в чем дело, но печаль и растерянность Ленни чувствовал всем сердцем, точнее — всем глазом. Он всегда ловил цвет человека и то, как тот менялся в зависимости от настроения. Рыженькая Ленни сегодня в серый, но не промозглый, не агрессивный день должна светиться охрой — если бы все было нормально. Но ее волосы, ресницы и брови казались почти красными, жирного обиженного цвета — значит, ей было больно, и она все силы тратила на то, чтобы скрыть это. Гесс поймал себя на том, что был бы рад ее обнять — как друг, как тот, кто вместе с ней работает в загадочной съемочной державе, тайно укоренившейся
Ленни достала блокнот, в котором было описание подъезда к дому.
— Это дом Давыдова, Родиона Глебовича, он правил подмостками Малого театра, потом по каким-то причинам оставил сцену и перебрался в Петербург. Они не ждут меня на автомобиле — как бы не пошли встречать на станцию.
Поселок Репино был обжит петербургским артистическим миром уже лет как тридцать. Среди корабельных сосен стояли деревянные дачки легкой конструкции, придуманной финскими архитекторами и подправленной жителями: каждый дом был по-своему украшен то башенкой, расцвеченной разными красками, то не учтенным в проекте балкончиком.
Остановились около врезанных между двумя соснами ворот. За ними виднелось деревянное строение темного дерева, доносились звуки рояля, перемежающиеся криками и звоном посуды.
Эйсбар открыл заднюю дверь автомобиля и протянул Ленни руку, чтобы помочь выйти. Она оперлась о его ладонь и от прикосновения вздрогнула. Эйсбар, вытаскивая легкое тельце, слегка прижал ее к себе, чмокнул в ухо, растрепал волосы — по привычке. Ленни смутилась. Однако нежность в ней ликовала, и она уже летела в дачные ворота, в которых как раз появилась тучная фигура Родиона Давыдова.
— Гости! Да какие гости! Мадемуазель Эльф, которую ждет не дождется наш Жорж! А с ней управители Вселенной господин Эйсбар и господин Гесс! Читал вчера газетный листок — говорят, у вас ходят по улицам античные статуи и враги монархии зонтиками убивают мыслящую молодежь! Ах, как звонко работаете, господа, — и понесется по Руси великой тот звон! Ну проходите, проходите!
Давыдов был радушным старомодным толстяком. Актерствовать перестал лет пятнадцать назад, но привычку — гудеть для галерки — сохранил.
Несмотря на промозглый денек, стол был накрыт в саду. Обнимая всех разом, Давыдов одновременно показывал гостям новомодный обогревательный аппарат: с виду городской фонарь, однако в стволе имелся ящик для углей, жар которых распространялся через систему металлических сквозистых экранов и давал тепло в радиусе нескольких метров.
— Новшество из парижских рестораций, — разъяснял Давыдов, демонстрируя устройство чудесной печки-фонаря.
Слуги принесли подушки и пледы. Давыдов рассаживал всех вокруг стола. Прибывшие были несколько смущены его напором, тем более что Жоринька не появлялся, а радостное гудение хозяина не было никакой возможности перебить.
На веранде вилась небольшая компания юнцов, которая помахала вновь прибывшим ладошами.
— Молодежь! Набирается у нас актерского опыта, — заметил Давыдов. Он уже нес с веранды патефон: — Желудок и слух будем ублажать одновременно! На манер древних.
—
Давыдов радостно захохотал, воздевая руки: вот вам, пожалуйста, вот какие мы, — но тут же с неменьшим азартом начал поднимать крышки над прибывающими кастрюльками, принюхиваться, грозить пальцем то ли прислуге, то ли котлетам.
— А я тут высматриваю, когда же появится коляска с нашей милой Ленни, — продолжал Жоринька. — Ленни-Ленни, расцветай без лени, обожгу лобзаньем все твои колени! Приветствую, господа! А мы с Родионом Глебычем репетируем. Хочу, знаете ли, отдаться психологическому театру. В «Вишневом саде» сыграю выплюнутую косточку от вишни! Вот такая трагедия мира в одной капле варенья, как утверждает Родион Глебыч! — Постепенно делалось понятно, что Жоринька сильно не в себе.
Вдруг он встал в полный рост и сделал по ветке несколько шагов, опираясь только на холодный воздух и обращаясь скорее к невидимой театральной публике, чем к знакомым. Статен, эдакая ожившая скульптура властного римлянина, Жоринька посмотрел куда-то вдаль, где должны были быть мрачные воды Финского залива, улыбнулся и отважно спрыгнул на землю. Раскланялся с Ленни, облобызался с Эйсбаром, а заодно и с незнакомым ему доселе Гессом, импозантным движением завернулся в плед и уселся в кресло. Прищурился — как будто отодвинул общество подальше от себя. Был он бледен и странным образом суров ликом — в сравнении с очевидной ажитацией поведения.
«Вот и Жоринька совершенно изменился, — подумала Ленни. — Какая в нем появилась… как бы подобрать слово… мужланская надменность, гордая расслабленность, связанная с исполнением физических прихотей. Раньше он был не таким. Шаркал по квартире в шелковых стеганых тапочках и ныл, что не может разобраться с новой кофеваркой Лизхен. И вдруг, пожалуйста, прямо Ахилл. Однако что-то странное есть в его фигуре и чертах лица, как будто они начали плавиться от невидимого пламени. Прекрасные снимки можно сделать — поклонницы будут рвать их друг у друга из рук и украшать стены своих спален».
Жоринька между тем откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Его пальцы — длинные, точеной формы, с проступающим правильным остовом костей — слегка барабанили по столу, будто отстукивая мелодию, которую слышал только он.
Неожиданно резким движением он наклонился к Ленни и громко зашептал:
— Ленни, душка, а ведь быть фотомоделью я сегодня не в силах. Мы, знаешь ли, вчера с Родионом Глебычем репетировали весь вечер, да и сегодня утром. Обсудим лучше нашу новую пьеску. Эйсбар, вы тоже послушайте: есть идея любопытного инженерного детективчика.
Давыдов кивал головой. Он обходил гостей, повязывая им белые салфетки:
— Маскерад к супу, господа!
— Секунду до супа, Родион Глебыч, прошу! Позвольте сценку показать из «Отчаявшегося зуботехника»? — Давыдов предостерегающе покачал пальцем, а потом махнул рукой, глаза его намаслились и лукаво заблестели. Жоринька сорвался с кресла.
Ведомая безумноватым на вид Жоринькой, компания прошла через веранду, уставленную обломками старинных декораций, обросла по пути юной актерствующей братией, жаждущей приключений.