Продавец кондитерки 3
Шрифт:
Нравом кроток, несвоеобычлив, щедр до расточительности. Не скор на гнев, всегда готов на примирение. Не помнит зла, вечно помнит благодеяния'. Как далека эта характеристика от образа неотёсанного вояки.
Багратион в тогдашней армии возглавлял «русскую партию». Да, он не был великороссом. И по происхождению, и по наружности — истинный грузин. Но — православный, но — подданный русского царя. Когда Суворов говорил «Мы русские, какой восторг! Орлы русские облетели орлов французских», — он имел в виду и Багратиона. Патриоты признавали Багратиона своим вождём, видели в нём спасителя Отечества, который избавит Русь от корсиканского чудовища. Восторг поклонников подхлёстывал генерала, который пошёл на прямой конфликт с военным министром, хотя осознавал, что разлад между полководцами для армии пострашнее
В чём превосходство Наполеона перед другими полководцами того времени? Не только в революционной дерзости, не только в том, что он без колебаний раздувал мировые пожары — хотя, увы, инициативность агрессора гипнотически действует на консервативных политиков.
Наполеон искусно создавал численное превосходство на пунктах атаки. Действовал быстро, перегонял противника. Суворов знал, что залог победы — это «три воинские искусства: быстрота, глазомер, натиск». Ни один из учеников Суворова не овладел этим искусством в должной мере. После смерти Екатерины в армии торжествовал консерватизм, великие прозрения Румянцева и Суворова не получили развития. Скорее, французы «усыновили» воинское искусство екатерининских полководцев — правда, они никогда в этом не признавались, а к некоторым новациям и впрямь пришли вполне самостоятельно. В сражении с Наполеоном любой генерал выглядел неповоротливым ретроградом. В стойкости, в отваге, в готовности умереть возле своих орудий русские войска и полководцы французам не уступали. В физической силе — превосходили. Никакая пехота в мире не могла выдержать силу русского штыкового удара. Никогда не уступала французам и русская артиллерия — надёжная, неутомимая. Армия Наполеона не была однородной. Из подконтрольной ему Европы он выжал все людские ресурсы — и, кроме проверенных в боях французов, в поход устремилась необстрелянная молодёжь, а ещё — немцы, которые не были готовы до последней капли крови драться за «великого человека». Другое дело — поляки, они и в 1799-м, заодно с французами, отчаянно сражались против русских и австрийцев. «Спор славян» не был разрешён. Но и здесь лучшие ожидания не оправдывались: французам удалось завербовать несколько меньше поляков, чем рассчитывал Наполеон.
В первый месяц войны Наполеону удалось создать численное преимущество по двум направлениям, по которым его войска преследовали две русские армии.
Русские искусно маневрировали, уклоняясь от большой схватки с превосходящими силами противника.
Русским армиям был необходим главнокомандующий, который бы притушил конфликт Барклая и Багратиона. Назначение Кутузова горячо приветствовал, кажется, весь Петербург, кроме императора, который не верил в екатерининского генерала.
В первые два месяца войны в столицах разгоралась паника. Гаврила Романович Державин был уверен: в России захватили власть предатели. Это они привели врага в Россию, не допуская ожесточённого сопротивления.
Тем временем, начальником Петербургского и Московского ополчения избрали старого генерала от инфантерии Михаилу Илларионовича Голенищева-Кутузова. Кутузов был правой рукой Суворова во время штурма Измаила. Кутузов командовал русскими войсками в 1805-м году — и это была трагическая для России кампания. Кутузов совсем недавно разбил турок при Рущуке. «Умён, умен! Хитёр, хитёр! Его и Де Рибас не обманет!», — говаривал про Кутузова Суворов. «Старым лисом Севера» почтительно величал его Наполеон. Бесстрашный солдат, которого не останавливали ранения, с годами он превратился в осторожного, стратегически мыслящего полководца, который не терпел риска и хитрый маневр предпочитал скоростным действиям. Под давлением патриотически настроенного столичного дворянства, Александр присваивает Кутузову титул светлейшего князя и вскоре назначает его главнокомандующим — в действующую армию.
17 августа (по старому стилю) М. И. Кутузов прибыл в село Царево-Займище на позицию, избранную Барклаем для генерального сражения, и принял командование над русской армией. Армия с восторгом встретила старого героя, хотя Багратион и Барклай — каждый на свой лад — критиковали новоявленного князя.
«Кутузов приехал!.. солдаты, офицеры, генералы — все в восхищении. Спокойствие и уверенность заступили место опасений; весь наш стан кипит и дышит мужеством», —
Когда тучный седой генерал верхом выехал к армии — над его головой пролетел орёл. Кутузов обнажил голову и поприветствовал воинственную птицу.
«Ура!», — грянуло до самого неба. Армия увидела в орлином полёте предзнаменование победы.
Не успел этот сюжет попасть в газеты — а Державин уже написал оду «На парение орла»:
Мужайся, бодрствуй, князь Кутузов! Коль над тобой был зрим орел, — Ты, верно, победишь французов И, россов защитя предел,
Спасёшь от уз и всю вселенну.
Всё-таки некоторые рифмы история как будто заранее, ещё до великих свершений, выводит золотом по граниту: «Полтава — слава», «Кутузов — французов»…
Кутузов умел воодушевить армию — подчас прибегая и к лукавству. «С такими молодцами — и отступать?» — громогласно воскликнул он, зная, что великое отступление только началось и армию ещё предстоит приучить к невыносимой мысли — к необходимости сдачи Москвы.
Михаил Илларионович следовал ещё более радикальному плану отступления, чем предложения Барклая. России нужно было несколько месяцев, чтобы собрать резервы, чтобы организовать сопротивление в растянутом тылу Наполеона, чтобы отрезать Великую армию от снабжения. Огромный пустой город мог бы стать капканом для двунадесяти языков. Но сдать Москву без сражения Кутузов не мог. Это был бы убийственный моральный удар, после которого армия разуверилась бы в собственных силах. Это — поражение. Генеральное сражение неизбежно. Кутузов понимал, что оно не остановит Наполеона — его остановят болезни и город. Но битва должна была максимально ослабить врага.
Приободрив армию, Кутузов приказал дальше отступать на восток — но он не скрывал, что ищет удобную позицию для генерального сражения и пытается укрепить армию резервами и ополчением. С Кутузовым и отступать было веселее.
«И вот нашли большое поле, есть разгуляться где на воле», — с этих стихов Лермонтова многие из нас начинали знакомство с русской литературой. Бородино! Здесь располагалось именьице полковника Дениса Давыдова, доставшееся ему по наследству. О Денисе Васильевиче мы вспомнили не случайно. Во дни отступления именно он предложил генералу Багратиону план партизанской войны, поддержанный и Кутузовым. Он понимал, что нужно использовать продвижение Наполеона вглубь России — и бить по тылам, отрезая вражескую армию от обозов. Давыдов верил в массовое патриотическое движение, он знал, что многие крестьяне отступают вместе с армией, не желая подпадать под власть захватчиков. Это в Германии и Австрии крестьяне кормили французскую армию, подчас сколачивая на этом состояния.
Важнейший вопрос той войны — а, может быть, русскому крестьянину было бы выгоднее подпасть под оккупацию? Прогрессивный Наполеон, воспитанник Французской революции, вроде бы намеревался отменить крепостное право. Во Франции не было сословных привилегий — и мальчишки из нищих семей могли дослужиться до маршальского жезла. К тому же усилившийся Наполеон мог бы свернуть шею самой алчной в мире империи — Британской. Разве это не благо?
А так получилось, что крепостные крестьяне в очередной раз проливали кровь за чужие интересы…
Вроде бы благородная позиция — но насколько лукавая! Нельзя подходить к истории 1812 года с мерками ХХ, а тем более — ХХ1 века. Не было тогда в России (в отличие от Франции) революционного класса. И только сохранение государственного суверенитета позволило крестьянскому большинству в будущем обрести свободу и права. Родина превыше всего. А надежды на оккупацию приводят к одичанию. Патриотический подвиг был вкладом в будущее, традиции 1812 года укрепляли народные силы в течение веков. Только в последние двадцать пять мы заплутали. Ликвидация Западной группы войск стратегически ослабила Россию. Современная российская дипломатия всё чаще исполняет роль второго плана в ключевых спектаклях мировой политики. Либералы и такие националисты, как Солженицын, долго убеждали нас, что статус сверхдержавы истощает Россию. Но посмотрите, как истощает нас положение державы второстепенной! Конечно, с позиций хозяйчика и ростощика этого не понять, но одичание коснётся всех! Благополучие порознь, слава порознь — невозможны.