Вот вошел я в галереюИ давай орать скорее:«Хватит ждать вам тут Годо!Подавайте мне бордо!»Всполошилась галерея.Гнать меня хотели в шею.Но застрял я в их дверях,Как Синдбад в семи морях.Так в преддверьи галереиИ сижу я, свирепея,А вокруг холсты висятСловно декабристы – в ряд.Неужели в галерееЯ в итоге околею?Или мне поможет Бог,Как Артюру он помог?
Скоморох
Я
ношу громадные ботинки —Специально, чтобы было плохо.Я хожу по меловой тропинкеШаркающим шагом скомороха.У меня дурацкие замашки:Я говно люблю, как кот – сметану,Потому что милые какашкиОтрицают лживую осанну.Какать я дерзаю при народе,Чтоб народ и сам стал посмелее,Это для меня в каком-то родеТо же, что огнём рыгать на Змея.Бубен я ношу в своей котомкеИ пляшу на ярмарках вприсядку,Но купцы от песен моих громкихУбегают к черту без оглядки.Розами я бью вельмож по роже.Роза – это нежное растенье,Но когда шипами вам по роже —Станете совсем иного мненья.Я порой бываю очень смелым,А порой – плакучая мимоза.И любой придурок между деломМожет в сердце мне вогнать занозу.Я глубокие читаю книжки,Но люблю в них только анекдотыИ бегу на улицу вприпрыжкуИх использовать как антидоты.Я хочу быть вишенкою в тесте,Я хочу быть косточкою в горле,Я боюсь расстрелян быть на месте,Я хочу, чтоб в пыль меня растерли.Голова седа, а чувством зелен,И стишки пишу, как ловят блошек.Только я не очень-то уверен,Что они кусают вас, как кошек.
Происшествие на вернисаже художника Тишкова в Париже
Я такой же, как природаВ век озоновых прорех, —Я урод, но у уродаТоже должен быть успех.Я к художнику ТишковуВдруг вхожу на вернисажИ вакхически-суровоНачинаю эпатаж.Все художники продажны,И Тишков таков, как все, —С коллекционером важнымОн стоит во всей красе.Я кричу: «Привет, миляга!Ты в Париже? Тыща лет!»Побледнел он, как бумага,Пожелтел он, как паркет.Но, желая скрыть смятенье,Принимает бодрый вид:«Ба! Какое совпаденье!Слышь, в Москве ты не забыт.Лишь недавно вспоминалиЗа общественным столом,Лишь недавно обсуждали,Заедая пирогом.Ты – легенда! Ты – треножник!Ты – весталка! Ты – пиит!Ты у Вечности заложник!Ты почти что Вечный жид!»Коллекционеру тожеПро меня забормотал:«Он – легенда! Он тревожил…Он будил… Он возбуждал…»Тут меня так и подмыло.Тут я весело кричу:«То, что было, – мылом смыло!Я сейчас блудить хочу!»И немедленно с ВарваройНачинаю танцевать.Полюбуйтесь нашей парой:Сутенёр
и девка-блядь!Приложившись к самоваруДнем на площади Конкорд,Пляшет бешено ВарвараСреди выставочных морд.Вот она уж поясницейСтала нагло сотрясать,Вот она уж ягодицейГолой начала играть…Тут Тишков, попятясь раком,В толще публики исчез.Коллекционер, однако,Все еще был где-то здесь.Молвит он: «А где ж легенда,Что Тишков мне обещал?Бунин, кажется, в СоррентоС Верой тоже так плясал».От такого эрудитаДух взбрыкнул во мне, как конь,И, решив сыграть открыто,Обосрался я в ладонь.Обосрался, обосрался,Обосрался как всегда!Как младенец опростался,Как падучая звезда.И, протягивая руку,Где добра полным-полно,Я, как Ванька политруку,Крикнул: «Вот мое говно!»Эрудит тут отшатнулся,Эрудит губу поджал,Вмиг на ножках развернулсяИ в потёмки убежал.А толпа чуть загудела,Стала блеять, стала вытьИ – привычное нам дело —Захотела нас побить.Ну и что? Сладка поэтуКровь из лопнувшей губы,Потому что смысла нетуЖить без буйства и гульбы.
Гнездо
Недавно в городе БордоЯ видел ласточки гнездо.Оно лепилось под балкономБогатого особнякаКаким-то чудом беспардонным,Как домик негра-бедняка.Стоял февраль. Ветра сырыеМеня хлестали по щекам,И ласточек крыла косыеСинь неба стригли где-то там —Над Чадом или Титикакой…А здесь – здесь мерзли все собаки.Мой спутник – умненький французик —Сказал, что брошено гнездо,И – прагматичный карапузик —Мне предложил глотнуть бордо.Я подчинился и в бистроВошёл, чтобы согреть нутро.Там обыватели сидели,Творя обычный свой театр,И на экран в углу глядели:Футбол – могучий психиатр.Но я клянусь вам девой Жанной,Я носом Гоголя клянусь,Клянусь самой небесной манной(Я клятв любых не побоюсь):Гнездо отнюдь не пустовало!Клянусь, я видел это сам:Там ласточка зазимовала —В Бордо, где место только псам!
Аскет
Город Рим стоит на семи холмах.В катакомбах под ними сидит монах.Он говном от макушки до пят пропах.Его имя Джорджио, он – аскет,Он пердит и срёт уже сорок лет.«Еретик!» – говорит о нём целый свет.Римский папа аскета не признаёт,Говорит, что Джорджио – идиот,Но монах-то считает наоборот.Кардиналы врут, что он копрофил,Ему вход в музеи префект запретил,Пресса брешет, что воздух он отравилВ Риме. Но аскету на это насрать!Он монах, но философ, аскет, но блядь.Это сложно, но всё же можно понять.