Проделки близнецов
Шрифт:
Фрау Кернер явилась на квартиру к учительнице, фройляйн Линнекогель.
— Вы задали мне более чем странный вопрос, — говорит фройляйн Линнекогель. — Считаю ли я возможным, что ваша дочь не ваша дочь, а другая девочка? Простите, но…
— Нет, я не сошла с ума, — уверяет ее фрау Кернер и кладет на стол фотографию.
Фройляйн Линнекогель смотрит на снимок. Потом на фрау Кернер. Потом снова на снимок.
— У меня две дочери, — тихо признается посетительница. — Вторая живет в
Фройляйн Линнекогель то и дело открывает рот, точно карп на прилавке рыбного магазина. И недоуменно качая головой отодвигает от себя фотографию, как будто боится, что та ее укусит. И, наконец, спрашивает:
— И обе девочки до сих пор ничего друг о друге не знали?
— Нет. В свое время мы с мужем решили, что так будет лучше.
— И вы никогда ничего больше не слышали о вашем бывшем муже и втором ребенке?
— Никогда.
— А он больше не женился?
— Не знаю. Но думаю, вряд ли. Он полагал, что не создан для семейной жизни.
— В высшей степени увлекательная история, — замечает учительница. — Неужели девочкам в головы и в самом деле взбрела такая абсурдная идея — поменяться друг с другом? Когда я вспоминаю, как изменился Лоттин характер… И потом почерк, фрау Кернер, почерк! Уму непостижимо! Но, правда, многое можно было бы объяснить…
Фрау Кернер только молча кивает, а глаза ее смотрят в одну точку.
— Не обижайтесь на меня за мою откровенность, — продолжает фройляйн Линнекогель, — я никогда не была замужем, я педагог, а своих детей у меня нет… но я всегда думала, что женщины… настоящие, замужние женщины… они слишком уж считаются со своими мужьями! А на самом деле важно только одно — счастье детей!
Фрау Кернер болезненно улыбается.
— Вы полагаете, что мои дети были бы счастливы, живи мы с мужем в долгом, но несчастливом браке?
Фройляйн Линнекогель в задумчивости произносит:
— Я ни в чем вас не упрекаю. Вы и сейчас еще очень молоды. А когда вышли замуж, и вовсе были почти ребенком. И вы всю жизнь будете моложе, чем я когда-либо была. Что верно для одного, то совсем неверно для другого.
Гостья поднимается.
— Так что же вы намерены делать?
— Если бы я знала! — отвечает молодая женщина.
Луиза стоит перед окошком на Мюнхенском почтамте.
— Нет, — говорит ей почтовый служащий, — нет, фройляйн Незабудка, сегодня опять ничего для вас нет.
Луиза в растерянности смотрит на него и удрученно бормочет:
— Что бы это могло значить?
Почтовый служащий пытается шутить:
— А может, Незабудка стала Забудкой?
— Вот уж нет, — говорит Луиза. — Я завтра утром опять зайду.
— Милости просим! — отвечает он с улыбкой.
Фрау Кернер возвращается
Дочка ловко орудует на кухне. Гремят крышки кастрюль. Что-то жарится на сковородке.
— Ух, как у нас нынче вкусно пахнет! — говорит мама. — Что там у тебя сегодня?
— Свиные ребрышки с картошкой и кислой капустой, — с гордостью отвечает дочка.
— Как быстро ты опять научилась готовить, — говорит мать словно бы невзначай.
— Правда? — радуется девочка. — Никогда бы не подумала, что я… — Она в испуге сжимает губы. Только бы мама ничего не заметила!
А мама стоит, прислонившись к двери, совсем бледная. Как полотно.
Девочка достает посуду из кухонного шкафа. Тарелки дребезжат как при землетрясении.
Наконец, мама, с трудом разжав губы, произносит:
— Луиза!
Кррах!
Тарелки разбиваются вдребезги. Луиза круто оборачивается. Глаза ее расширены от испуга.
— Луиза! — нежно повторяет мать, раскрывая ей свои объятия.
— Мама!
Девочка цепляется за шею матери, словно утопающий, и плачет навзрыд.
Мать опускается на колени и дрожащими руками гладит Луизу.
— Детка, моя милая детка!
Они стоят на коленях среди осколков тарелок. На плите благополучно подгорают свиные ребрышки. Вода в кастрюле с шипением заливает газовое пламя.
Но женщина и маленькая девочка ничего не замечают. Они сейчас — как это иногда называют, и что бывает очень-очень редко — «на седьмом небе».
Прошло несколько часов. Луиза во всем призналась. И мать простила ее. Исповедь была долгой и многословной, а отпущение всех грехов кратким и безмолвным — взгляд, поцелуй, а большего и не требовалось.
Сейчас они сидят на диване. Девочка сидит, тесно, очень тесно прижавшись к матери. Ах, как же прекрасно, наконец сказать правду! Так легко на сердце, кажется, вот-вот взлетишь! И чтобы случайно не улететь, надо покрепче прижаться к маме!
— Вы у меня, оказывается, настоящие пройдохи и хитрюги! — говорит мама.
Луиза хихикает от гордости (одну тайну она все таки не выдала — про то, что в Вене, как в испуге сообщила Лотта, с недавних пор появилась некая фройляйн Герлах).
Мама вздыхает. Луиза с тревогой смотрит на нее.
— Понимаешь, — говорит мама, — я сейчас подумала — а что же будет дальше? Сможем ли мы все жить так, будто ничего не случилось?
Луиза решительно качает головой.
— Лоттхен наверняка страшно соскучилась по дому и по тебе. И ты по ней тоже, правда, мама?
Мама кивает.
— Я ведь тоже соскучилась, — признается девочка, — и по Лоттхен и по…
— И по отцу, верно?
Луиза опять кивает головой. Горячо и в то же время робко.
— Если бы я хоть знала, отчего Лоттхен не пишет?