Проделки Джинна
Шрифт:
— Не знаю, — сквозь зубы ответил сосед.
— Может, водички попить? — предложил Лупцов и встал, а Иван Павлович сразу выпрямился, откинулся на спинку и процедил:
— Не подходи!
Лупцов снова сел на свое место.
— Да ты положи нож, — сказал он, — не бойся, я настоящий. Между прочим, ко мне тоже сейчас гость заглянул. Копия ты. Сидел на моем диване и чревовещал. Страшно, честное слово. Кстати, вспомнил Лупцов, — ты грозился накормить меня консервами с хлебом. Давай, угощай.
— Погоди, Игорь, — признав, наконец, в Лупцове соседа, сказал Иван Павлович. — У меня с животом что–то. Схватки прямо
— Ну, так кто у тебя был, я, что ли? — спросил Лупцов. Ему было страшно интересно узнать, в каком виде предстал перед соседом его двойник.
— Ты, ты, — ответил Иван Павлович.
— Ну и что? — тихо, будто боясь спугнуть, спросил Лупцов.
— Ничего. С тобой еще девка была. С седьмого этажа, школьница. — Лупцов смущенно и как–то неприлично хихикнул, и Иван Павлович сразу откликнулся. — Вот, вот. Я об вас швабру сломал. начали здесь…
— Я даже не знаю, как ее звать, — начал оправдываться Лупцов. — Честное слово. Разве что в мыслях позволял. Я понял. Иван Павлович, это все наше паскудство на свет божий повылазило. Точно. Видно, у него тоже имеется своя критическая масса. А эти просто вытащили из квартир и темных углов все наше непотребство. Я даже думаю, что они и не живые совсем — двойники наши. Может, даже и не разумные. По–моему, они совершенно не понимают, что делают и говорят. Это наши материализовавшиеся пороки. Вернее, отражения наших пороков. Ты заметил, они же безобидные. Это же не они грабят на улицах. Это люди, а они только кривляются. Но вот увидишь, когда все это кончится, если кончится, конечно, все спишут на них.
— А эти — «папа, помоги» — тоже безобидные? — зло спросил Иван Павлович.
— А черт его знает, — ответил Лупцов.
— Ладно, — через силу сказал Иван Павлович и, охнув, снова согнулся пополам. Его тощая шея вздулась от напряжения, даже при свете свечи видно было, как побраговело лицо. Иван Павлович прорычал, как это бывает при рвотных спазмах, упал на колени, а Лупцов сорвался с места и вовремя подхватил соседа.
— Да ты отравился, Иван Павлович, — сказал Лупцов. — А главное, телефон не работает, врача не вызовешь. Марганцовка у тебя есть?
Иван Павлович не ответил. Он хрипел, как уимрающий, раскачивался из стороны в сторону и все норовил улечься на пол.
— Иван Павлович, ты только не помирай, — не на шутку испугался Лупцов. — Этого нам еще не хватало. — Он уложил соседа поудобнее на пол, взял свечу и бросился в ванную комнату, где, как он помнил, была аптечка.
Когда Лупцов вернулся на кухню с большим целофановым мешком таблеток, Иван Павлович уже успокоился. Он лежал совершенно тихо, разбросав ноги в разные стороны. Лупцов наклонился над ним, установил свечу на пол, поближе к изголовью соседа, и потряс его за плечо. Даже непрофессиональным глазом видно было, что Иван Павлович умер. Нижняя челюсть у него отвисла, обнажив желтые, прокуренные зубы, глаза были открыты, а пламя свечи едва–едва отражалось в быстро помутневших, словно затянутых бельмами, глазах.
Некоторое время Лупцов с ужасом разглядывал своего соседа. Он никак не мог поверить в эту странную, необъяснимую смерть. Одновременно его мучали страх и отчаяние от невозможности чтолибо
Рядом с трупом соседа Лупцов просидел не менее часа. Все это время он мучительно искал причину странной смерти. Искал ее в последних событиях, в приходе собственного двойника, который на удар шваброй мог ответить каким–нибудь совершенно неизвестным, невидимым глазу ударом.
Лупцов боялся уходить из этой незапертой квартиры. Замки с недавнего времени перестали служить защитой дому, а значит, и смысл в них отпал. Чтобы вернуться в свою квартиру, Лупцову потребовалось бы подняться по темной лестнице на этаж, но и дома его не ожидало ничего хорошего. Однако оставаться здесь было еще страшнее. Нельзя сказать, что Лупцов боялся мертвецов, но ночью, почти без света, в незапертой квартире — это было слишком.
Уходя Лупцов обратил внимание на старенький велосипед, подвешанный под самым потолком. Иван Павлович ездил на нем ловить рыбу на соседние пруды. Лупцов прикинул, что велосипед больше никогда не понадобится хозяину, а потому решил, как только рассветет, забрать машину и уехать из этого чертова города куданибудь поближе к природе.
Дома Лупцов задвинул диван в самый угол, на стол поставил зажженную свечу и, укрывшись одеялом, лег лицом к двери. Довольно долго он полулежал с открытыми глазами и прислушивался к каждому шороху. Пламя свечи нервно подрагивало, по стенам и мебели прыгали замысловатые тени, и Лупцов часто вздрагивал от неожиданности — задумавшись, он принимал скольжение теней зща неких гадов, с некоторых пор поселившихся в его квартире.
По проспекту, мимо дома, изредка проскакивали машины, Один раз где–то далеко трещоткой простучала автоматная очередь. Внизу, скорее всего на первом этаже, разбили стекло, и после этого послышался леденящий душу женский крик. Лупцов привстал на локтях, напрягся и вскоре снова лег. Долго еще он тяжело вздыхал и ворочался, пока, наконец, не уснул сном совершенно измученного человека. И проснулся он поздним зеленым утром.
7.
Проснулся Лупцов от того, что звонил будильник. Он открыл глаза и посмотрел на часы. Стрелки, как и вчера, показывали 12, но будильник трезвонил, как порядочный, и не собирался умолкать.
Лупцов встал с дивана, постоял немного, приходя в себя со сна, и по привычке отправился в ванную. В полутемной прихожей он чуть не столкнулся с каким–то субьектом, в котором сразу признал своего двойника. Лупцов вздрогнул от неожиданности, отступил назад в комнату, а двойник с бесстрастным лицом проследовал мимо него, лег на диван и укрылся одеялом.
— Вот сволочь, — с ненавистью прошептал Лупцов. — Выжилитаки. Эй, ты, — обратился он к двойнику, а тот вдруг как–то очень некрасиво, судорожно раскрыл рот и скрипучим голосом проговорил:
— Тихо, тихо, пеструшка, а то услышат. Тихо, тихо, не бойся. Все будет хорошо.
— Сволочь, — уже спокойнее повторил Лупцов. Он подумал о том, что ему все равно надо отсюда уходить, и как можно скорее. Поэтому Лупцов сказал двойнику, — ладно живи, говнюк, — забрал сумку с вещами, надел резиновые сапоги и покинул квартиру.
В прихожей у Ивана Павловича Лупцов поскользнулся и едва удержался на ногах Пол квартиры тускло поблескивал голубоватой порослью той самой плесени, что он видел на обратном пути.