Проделки Джинна

Саломатов Андрей Васильевич

— Ну, небо! — удивился Иван Павлович, задрав голову. — Сроду такого не видал.

В сторону кольцевой по проспекту проследовала группа велосепедистов с рюкзаками. От них шарахнулся рыжий бородач в черном задрипанном пальто и с офицерским планшетом через плечо. Он бежал, пригнувшись и все время оборачиваясь, словно на передовой. Увидев Лупцова с Иваном Павловичем, бородач взял сильно вправо, огибая незнакомых людей, и Лупцов не отказал себе в удовольствии, пошутил:

— Вон, вон, смотри, сзади…

Перебежчик испуганно обернулся, выругался, показал шутнику кулак и последовал дальше.

—

Дожили, — сказал Лупцлв, — все с ума посходили. Потом выяснится, что ничего особенного не произошло, какуб–нибудь ракету запустили или физики чего–то перепутали, а будет поздно. Страна превратится в большой сумасшедший дом.

— Уже превратилась, — откликнулся Иван Павлович.

Они дошли до поворота и еще издалека услышали выстрелы, крики и звон разбиваемого стекла. Лупцов с Иваном Павловичем прибавили шагу и вскоре увидели, как толпа человек в тридцать вдребезги разнесла закрытые двери универсама и ворвалась внутрь. Два обескураженных милиционера, один без фуражки, с расцарапанной щекой, стояли перед развороченным входом и что–то друг другу доказывали.

— Ну вот, народ запасается продуктами, — мрачно пошутил Лупцов.

— Да, не мешало бы, — ответил Иван Павлович. — Сейчас не запастись — завтра поздно будет, все растащат. Может, пойдем, Игорек, купим, пока есть?

— Иван Павлович, — укоризненно протянул Лупцов, — у кого купим, у милиционеров? Или у погромщиков?

— Ну, так возьмем, — мучаясь от желания присоединиться к погромщикам, ответил Иван Павлович. Если бы не Лупцов, он попытал бы счастья или подошел бы к милиционерам, глядишь, что–нибудь и перепало бы. Но сосед своей иронией ставил Ивана Павловича в неловкое положение.

— Пойдем, пойдем, Иван Павлович. — Лупцов взял его за руку и перевел на другую сторону улицы. — Воровство, оно в любое время воровство, даже в военное. Ну что тебе две пачки «геркулеса» или пшена? Больше–то и положить некуда. Мараться за шестьдесят копеек.

— Нет, громко возмутился Иван Павлович. Момент был упущен, возвращаться казалось неудобным, а вернее, фраза Лупцова о воровстве несколько охладила пыл Ивана Павловича, и он обиделся на своего соседа. — Нет, — повторил он, — не за шестьдесят копеек. В военное время, между прочим, жратва имеет другую цену. И вообще, здесь дело не в деньгах. Две пачки «геркулеса» могут моей семье жизнь спасти. Ты этого не знаешь, а я уже одну войну прошел.

— Ну извини, Иван Павлович, если обидел, — примирительно сказал Лупцов. — Но так вот, с боем брать магазин, все равно… Да и пристрелить могут. Видел у милиционеров пушки. Возьмут, шлепнут тебя, чтоб другим неповадно было. Им–то все равно, кого… Они прошли уже несколько коротких автобусных остановок, пересекли площадь и яблоневой университетской аллеей направились к центру. Иван Павлович, надувшись, молчал. Молчал и Лупцов. Он издалека приметил двух каких–то подозрительных типов, которые, прячась между деревьями, шли в том же направлении. На всякий случай Лупцов увлек своего спутника на противоположную сторону, и только сейчас, переходя дорогу, обратил внимание на то, как изменился асфальт, — он словно бы покрылся голубовато–серебристой слизью, которая местами поблескивала окалиной, а где–то переливалась жирными нефтяными разводами.

Двух

типов Лупцов с Иваном Павловичем догнали недалеко от желтой стены правительственных особняков. Вид у обоих был пренеприятный — ханыжный. Они вдруг ни с того, ни с сего кинулись друг на друга и в полной тишине начали драться. Получалось это у них как–то подозрительно бестолково: ханыги размахивались с полным разворотом туловища и, как на цирковом ковре, не попав по противнику, падали по инерции на землю. Потом поднимались и снова падали.

— Это, кажется, они, — тихо сказал Лупцов, а Иван Павлович и сам уже почувствовал, что здесь не все чисто, но, чтобы удостовериться, так же тихо спросил:

— Кто они?

— Если бы я знал, кто они, — ответил Лупцов. — Они — это значит, не мы. Интересно, для чего они нам все это показывают? Хорошо бы узнать, что у них на уме. Может, подойдем? — полушутя спросил Лупцов. — К нам они вроде бы пока не пристают.

— Эх, попались бы они мне на передовой, я бы им навалял, проворчал Иван Павлович.

Как только Лупцов с Иваном Павловичем отрвались от ханыг метров на пятьдесят, те прекратили драться. Они постояли некоторое время под деревьями, а затем также, перебежками от дерева к дереву, двинулись в обратную сторону.

До набережной они дошли без приключений, но за полкилометра до каменного моста окружной железной дороги наткнулись на плакатуведомление, на котором в спешке, черной краской было криво намалевано: «Проезд и проход в центр закрыт! Стреляем без предупреждения!»

— Ну вот, — с отчаянием в голосе сказал Иван Павлович. — А как же пройти–то? Без предупреждения они стреляют, твари!

Стоя у плаката, Лупцов всматривался вперед. Метрах в трехстах впереди улица была перегорожена, видны были фигурки людей в военной форме. Особенно много их было у моста — солдаты там стояли вплотную друг к другу.

— М–да, сказал Лупцов, — мост, сам знаешь, оборонный объект.

— А мне–то что делать!? — закричал Иван Павлович. Объяснить–то они могут? Вот это написали, а что случилось, никто не говорит. Если война, так и скажите — война. Чего они людям голову морочат?

— Успокойся, Иван павлович. Скорее всего, никакой войны нет. Может, они и сами не знают, что произошло, а мост на всякий случай охраняют от этих, — Лупцов кивнул назад, где они оставили дерущихся ханыг. — Теперь только в обход, через окружную. — В этот момент из палисадника с кустами сирени и сорной порослью тополя послышались надрывные детские крики. И Лупцов и Иван Павлович узнали голос — кричала внучка Ивана Павловича. Но это был какой–то несвойственный для семилетнего ребенка, заунывный крик:

— Дедушка, помоги!Дедушка, милый, помоги!

Иван Павлович побледнел, уронил сумку и шагнул вперед, но Лупцов звгородил ему дорогу:

— Стой, Иван Павлович. Это они. Это не Мариночка, честное слово. Это они. На моих глазах вот так же лейтенант попался. Ты же знаешь, твои на даче.

Иван Павлович с отчаянием на лице слабо сопротивлялся, громко сопел, но очень уж не настаивал. Он чувствовал, что кричит не внучка, ноголос был так похож, а страх за своих так силен, что ему стоило огромного труда удерживать себя. Наконец от с ненавистью проговорил: