Проделки морского беса
Шрифт:
Капитан, сидя в своей просторной каюте, прислушивался к вою шторма, курил и, чтоб не утратить бодрости, прихлебывал из чашки заморский напиток кофей, недавно вошедший в употребление на Руси. Кофей был горьковат и темен цветом, от него шел вкусный запах, напоминавший запах в уютных немецких и голландских трактирах. И дома, в Питерсбурхе, жена, нежно любимая Аннушка, тоже по утрам варила ему кофей. Польская панна Анеля Стшелецкая давно уже стала русской Анной, по крестному отцу, капитан-командору Огаркову, Федоровной, госпожой капитаншей Овчина-Шубниковой.
Вот пришло и счастье! А сколь горько было время до сего. Сколько всего пережито!
Да, в те трудные дни определилось, кто настоящий друг, а кто просто так, приятель. Истинный друг Акимушка не отступился, и, конечно, умница и великой учености человек, дядя Никита Талызин, и честнейшей души капитан-командор Федор Огарков. В них он нашел себе опору.
Славно, что ветреный Аким, гонявшийся за большим приданым, запутался в любовных сетях Насти Огарковой, старшей из троих огарковских дев. Анастасия Яблокова, урожденная Огаркова, ныне полуполковница, блистает на царских ассамблеях вместе с его Анюткой…
Что же? Неплохо в бурном море вспомнить прошлое, потягивая крепкий кофей из белой, синим рисованной немецкой чашки…
К утру шторм поутих. Еще мчались по небу вдогонку друг за другом клочки буревых туч, а уже проглядывало солнце, светило как сквозь густую вуаль. Елизар послал матрозов по реям развязать риф-банты на парусах, чтобы лучше брали ветер.
Вдруг сверху донесся крик марсового. Марсовой кричал: «Парус!» — и показывал рукой вдаль.
Елизар приказал изменить курс, идти на перехват замеченному судну. Скоро в трубу стало можно различить три высоких мачты большого корабля. Мачты, одетые парусами, величаво покачивались. Под клотиком средней мачты развевался длинный вымпел, но понять какой, чьей он нации, на таком расстоянии было нельзя.
Наконец корабли сблизились. Вот выдвинулась над водой высокая корма с коваными фонарями, взметнулся к облакам бугшприт на носу, выскочила из волн позлащенная морская дева, будто захотелось этой деве поглядеть, кто плывет навстречу.
На корабле подняли флаг вольного города Гамбурга. Елизар призадумался. С виду корабль купецкий, широкий, вместительный, но пушек несет много, купцам вроде бы столько и ни к чему.
Придется им учинить досмотр.
Увидев флажный сигнал, поднятый на русском фрегате, гамбуржцы стали убирать паруса, но без спешки. Елизар приказал готовить гребной иол доброй архангельской постройки, назначил урядником за рулевого опытнейшего матроза Ивана, того самого, что был некогда у него в денщиках, загребным
Иол прытко отвалил, кувырнулся с волны на волну, и вот уже носовой матроз крепко вцепился в веревочный штормтрап, и Петя живым манером полез по нему наверх, сопровождаемый двумя мат-розами.
На корме стоял разряженный, будто вельможа, гамбургский капитан в шелковом кафтане, в шляпе с плюмажем и в дорогих ботфортах, не каких-нибудь там смазных, а в сафьяновых. На боку у капитана шпага, будто у дворянина.
Петя оказался парень расторопный, в дядюшку: не ограничился чтением судовых бумаг, а приказал отбить крышки на люках, чтоб самому слазать вниз, убедиться, нет ли военной контрабанды. Елизар догадался об этом по стукам и по тому, как гамбургский капитан сердито размахивал руками, верно, бранился.
— Молодец, Петька! — довольно сказал штюрману молодой капитан. — Дотошный. Наведет он у них порядок.
Вдруг на палубе гамбургского корабля произошло какое-то волнение. Капитан на корме перестал махать руками, перегнулся через перила, вытянув шею, удивленно глядел на палубу. Русские матрозы в иоле, заслышав шум, поспешно полезли наверх по трапу — подсоблять. Остался лишь один, сторожить шлюпку. Елизар встревожился, что там происходит? Приказал вызвать канониров к орудиям, открыть ставни пушечных портов.
На палубе русского фрегата засвистели боцманские дудки, выбежали и встали под кормой трое юнг-барабанщиков, дружно ударили в свои барабаны. Тревожный рокот понесся над водой.
Гамбургский капитан вдруг метнулся к борту, что-то истошно заорал, потом, сообразив, что не слышно, схватил огромный рупор, приставил ко рту. До Елизара долетали разорванные ветром обрывки фраз.
— Честные гамбуржские негоцианты! — орал капитан. — Я буду жаловаться в наш сенат!.. Вы превышаете…
Елизар рассердился. Ишь какой! Грозится! Не имеет должного решпекта к российскому военному флагу! Командиры военных судов имеют право проверять бумаги пассажиров, чтобы выявить личности. Без этих необходимых мер морскому пиратству не положить конца. Однако что же там происходит?
В пушечный люк высунулась голова фенриха, растрепанная, без шляпы. Петя что-то кричал, но слыхать нельзя, затем он махнул рукой и исчез. И тотчас по штормтрапу, испуганно остерегаясь волн, полезли вниз, в шлюпку, люди в партикулярном темном бюргерском платье. За ними ловко скользнул по канату Огарков и русские матрозы.
Шлюпка отошла от гамбуржцев, погребла к своим. На фрегат-скую палубу стали вылезать незнакомые люди, немолодые, грузные, явно купеческого обличил. Старший из них кинулся к капитану, вытащил из бумажника свой пас — свидетельство о личности, выданное гамбургскими властями, волнуясь, затараторил. Елизар только и различил в этом потоке слов:
— Будем протестовать… беззаконие… — да еще, — сенат… Ну, ладно, будет протестовать, это его дело. А чего ради Петя причепился к этим купчишкам? Он внимательно поглядел на лица толпящихся на шканцах купцов. Передние все незнакомые, а вот задние двое все отворачиваются. Их обоих держит за вороты Тимофей, а Иван вьется рядом, как собака овчарка.
Петя Огарков подбежал к командиру, вытянулся, сорвал с головы треуголку.
— Господин капитан, двоих опознали наши урядники, яко переряженных иезуитов!