Продолжение души
Шрифт:
Я была так потрясена, что приросла к месту. Такого я себе не могла представить даже в самых страшных сновидениях. Моя дверь была закрыта. За окном мелькала сумеречная природа, отовсюду слышался смех, а я со звоном в голове, с горящей щекой и с незаслуженной обидой в сердце плакала в своем купе.
Через несколько минут появились оба - муж и Андрей - и стали заботливо спрашивать меня, как я себя чувствую. Оба были какие-то тихие и лирические, точно два закадычных друга. Потом Андрей невероятно смешно рассказывал, как Владимир Петрович готов был его побить, но увидев его наивные испуганные голубые глаза, почувствовав абсолютную искренность его поведения, его уважение к нашему возрасту и к нашим взаимоотношениям, вдруг сразу проникся к своему "сопернику"
...А с Токарской мы тогда встретились все на том же морском берегу и там разговорились, хотя, казалось бы, было достаточно возможностей поговорить и в театре, где мы обе работали.
Есть у нас в театре спектакль-концерт, который называется "Молчи, грусть, молчи". Его автор, режиссер и главный актер - наш остроумный красавец, Александр Ширвиндт. Публика в этом спектакле видит многих своих любимцев, хохочет, отдыхает...
Почти у каждого актера есть эстрадный номер, как правило, остроумный, экстравагантный, как подобает на эстраде. Конферансье-лектор - наш великолепный, элегантный Ширвиндт, а его постоянный ассистент - не менее великолепный, обаятельный, с бархатным голосом и с большим чувством юмора Державин.
Стержнем спектакля является диалог этих двух лекторов об истории нашего театра. И предпочтение, естественно, в данном случае отдается легкому жанру. Я выезжаю в инвалидной коляске, в черном старомодном салопе и в шляпке с вуалью, с торчащим перышком, вся трясусь и разваливаюсь от старости, что у меня в общем-то, наверное, получается довольно примитивно, и только скинув все эти старческие одежды, остаюсь в наивном голубом платьице Лизаньки Синичкиной и исполняю песенки из своего первого спектакля "Лев Гурыч Синичкин", потом сбрасывая наивное платье Лизаньки, остаюсь в современном коротком платьице и пою куплеты современной актрисы, тоже Лизочки, но уже из водевиля Дыховичного и Слободского "Гурий Львович Синичкин", а заканчиваю песенкой из спектакля "Проснись и пой". Мне кажется, что этот номер у меня не получился, и от этого я мучаюсь.
Спектакль начинался почти с номера Токарской, она задавала тон, исполняя одну из песен, которые во времена старого Мюзик-Холла пользовались большим успехом.
Итак, сидя с Токарской, я взяла в руки тетрадочку и ручку и сказала: "Расскажите о себе. Я пишу что-то вроде мемуаров и хочу написать о Вас". Валентина Георгиевна смущенно, трезво, просто, с иронической улыбкой ответила: "Кому я нужна!" - "Мне, я вас люблю, я уважаю вас, я хочу, чтобы о вас знали". И она нехотя согласилась, внутренне посмеиваясь над ненужностью нашей беседы. Передо мной сидела очень немолодая женщина в эффектном халатике и тапочках на все еще красивых, стройных ногах, о которых когда-то говорили: "стрельчатые ноги". Они были настолько стройны и хороши, что казались длинными, хотя, как уверяла она сама, это совсем не так.
Она рассказала очень скупо о своем детстве. Родилась в Киеве, мечтала стать балериной.
Отец ее был известным комическим артистом оперетты, у него было очень много поклонниц. А когда в моду вошло танго, он стал танцевать его на эстраде и пользовался таким успехом, что открыл школу этого танца. Валентина Георгиевна окончила гимназию. В четырнадцать лет впервые вышла на сцену. Потом началась гражданская война, она уехала в Ташкент, там поступила в музыкальный театр и танцевала в опере и балете характерные танцы. А в драматическом театре была занята в массовках.
Потом пошла в оперетту. В Ленинград, когда она выступала там в оперетте, приехал Протазанов, который собирался ставить фильм "Марионетки", его ассистент
Зная, что Валентина Георгиевна была одной из самых элегантных и эффектных женщин того времени, я попыталась выспросить у нее о ее успехе как женщины и как актрисы. У всех женщин обычно это вызывает приятные воспоминания, они становятся разговорчивее, откровеннее, как бы снова все переживая. Но Валентина Георгиевна отделалась несколькими фразами."Я много зарабатывала, слыла одной из самых элегантных женщин Москвы. По амплуа в Мюзик-Холле я была женщиной-вамп, а в жизни просто хохотушкой". Я видела, как смеялись ее глаза, когда она вспоминала свою молодость, а мне, по свойственной мне чувствительности, хотелось от нее услышать что-то сокровенное, и я спросила,- кто же был ее самой большой любовью? Лицо ее стало серьезным, даже грустным. "Самой большой любовью был Алексей Каплер, может быть, потому, что это была последняя любовь".
Она задумалась. А я вдруг представила, что мы в театре, что сейчас раздастся звонок и Валентина Георгиевна начнет торопливо одеваться. Она наденет черное, блестящее, как чешуя, платье, на него накинет легкий летящий черный плащ с огромным алым цветком на груди, на усталые ноги наденет тонкие французские кружевные туфельки. (Я их помню потому, что точно такие же я купила вместе с ней в Париже двадцать лет назад, когда наш театр был там на гастролях с "Клопом", а Валентина Георгиевна так выразительно и артистично играла Лунатичку. Было это давно, а туфельки сохранялись с надеждой, что пригодятся для какой-нибудь роли. И пригодились!)
О, эта милая привычка беречь все необычное для сцены - авось пригодится! И ведь действительно, как выручают нас и старые лайковые перчатки, и роскошные веера, и перья, которые придают и красоту, и стиль костюму, и туфли, вышедшие из моды, но увидев ножку в такой туфельке, сразу переносишься в те годы, когда "так одевались", "так носили". Шляпки, вуалетки, бусы, браслеты, боа, общипанные, или, наоборот, роскошные меха, расшитые стеклярусом накидки - пожалуй, только актриса может понять, какие это сокровища! Как в них прочитывается время, внешность красивой женщины, или, наоборот, женщины с жалкими ухищрениями быть красивой... Это театр! Это любовь моя! Во время войны, выступая с концертами в воинских частях, Токарская попала в плен, а после войны вместе с другими бывшими военнопленными была сослана в Воркуту, где и познакомилась с Алексеем Каплером, тоже сосланным в Воркуту за связь с дочерью Сталина, известным сценаристом и впоследствии талантливым ведущим "Кинопанорамы". Там, в Воркуте, она и вышла за него замуж.
Когда она поступила при мне в театр, она была женой Каплера, интересной, еще молодой женщиной. На моих глазах она рассталась с любимым человеком, осталась совсем одна и перенесла все это мужественно, сдержанно, оставаясь доброй, ровной и мудрой. Она всегда принимала жизнь такой, как она была.
До последних дней она выходила на сцену и ушла из жизни, красиво отметив свое 90-летие. В моих глазах она всегда останется прекрасной мужественной женщиной-актрисой.?
Иногда от некоторых актеров исходит какая-то магнетическая сила личности, и это прекрасно, это нужно, необходимо. Ведь недаром когда-то крупные актеры, сумевшие выразить чувства наиболее передовых слоев общества, становились властителями дум. Искусство - синоним понятия красоты, гармонии, нравственности, веры и совести человека. А мы задыхаемся от нехватки этих качеств!