Продолжение путешествия (Бабушкин сундук - 2)
Шрифт:
Такая судьба, насколько я понимала, мне не грозила. Какое-никакое, но правосудие существовало в России и сгноить человека в тюрьме без суда и следствия было довольно трудно, если возможно вообще...
Хотел было опять вмешаться в повествование, но вовремя вспомнил о данном читателю обещании и отказался от своего намерения. Тем более, что вы и сами прекрасно понимаете, что я имел в виду. Не пройдет и семидесяти лет, как в России начнут исчезать люди среди бела дня... Впрочем, я обещал и не стану нарушать своего слова.
"Но в таком случае, чего же добивается Алсуфьев?
– пыталась понять я.
– Напугать, унизить меня? И, кстати, кому из его начальства известно
На этом месте моя мысль была прервана неприятными и довольно громкими в тюремной тишине звуками шагов и металлическим лязганьем запоров. К моей камере кто-то приближался, и я испугалась, что Алсуфьев решил возобновить свой допрос в столь поздний час. Я была к нему не готова и надеялась, что по крайней мере до утра меня оставили в покое. Тогда я еще даже не представляла себе, на что способен этот человек...
– На выход... с вещами, - услышала я приглушенный мужской голос из-за двери и, нащупав в темноте свой узелок, подошла к двери.
Меня вывели в тюремный двор, и с полчаса я стояла там, прислонившись к высокой кирпичной стене. После затхлого воздуха камеры у меня закружилась голова, а вид сверкающего над головой звездного неба произвел неожиданно сильное впечатление. Это удивительно, я провела в заключении всего лишь сутки, но уже приобрела обостренность восприятия самых обычных для свободного человека явлений и предметов. А, может быть, вид звездного неба, всегда вызывавший в моем сознании мысли о вечном и Божественном, настолько не соответствовал самой идее несвободы, что заставил меня почувствовать ее особенно остро?
***
Рис.23. Катя-арестантка с узелком в руке.
***
Становилось прохладно, но про меня будто забыли. И я уже начала терять терпение, прежде чем вновь услышала звук тяжелых солдатских шагов.
И снова меня вели путанными бесконечными коридорами, открывались и с лязгом захлопывались за мной решетчатые двери. И я окончательно убедилась, что меня собираются перевезти в другое место.
Оказавшись на знакомой саратовской улице, такой привычной и даже скучной, я подумала, что, проходя по ней десятки раз, никогда и представить себе не могла, что когда-нибудь меня поведут по ней под конвоем. Но меня не повели, а посадили в возок, до этого дня никогда не виданный мною. Он состоял из двух отделений. Одно из них предназначалось для узника, я сразу же это поняла это по крепким решеткам на маленьких оконцах, а второе - для сопровождавших его лиц, проще говоря, для конвоя. В этой половине уже кто-то сидел, но из-за недостаточного освещения я не смогла разглядеть, кто именно. Туда же забрался сопровождавший меня страж, и повозка со скрипом стронулась с места. Невзрачные казенные лошадки тащились еле-еле. А угрюмый возница без всякого желания понукал их равнодушно-суровым голосом.
Я пыталась разглядеть, куда мы направляемся на этот раз. "Скорее всего, в центральную тюрьму", - решила я.
Никакого другого объяснения происходящему придумать я не смогла. Хотя и эта версия была очень странной. В ней не было никакого смысла, тем более, в такой час.
А когда возница свернул в противоположную тюрьме сторону, я, честно говоря, испугалась. Но требовать объяснений я не могла, просить - не хотела, да и вряд ли мои спутники удовлетворили бы мою просьбу. И мне не оставалось ничего другого, как всматриваться
Теперь мне понятно, что, увы, я лишь понапрасну теряла время, потому что действительная причина происходящего не могла прийти мне в голову даже в страшном сне. Но тогда я этого еще, слава Богу, не знала и, убедившись, что мы выехали за городскую черту, как это ни странно, успокоилась и даже произнесла еле слышно:
– Господи, они собираются везти меня в Хвалынск...
Потому что именно туда вел тракт, на который мы выехали.
Только теперь я по достоинству оценила свой английский экипаж и мастерство моего кучера Степана. В моем нынешнем возке еще несколько дней назад казавшаяся мне неплохой по российским понятиям дорога превращалась в настоящее орудие пытки и, чтобы не упасть, я вынуждена была вцепиться в железное кольцо на стене, а ногами упереться в противоположную стену. Подобный способ передвижения привел к тому, что уже через полчаса у меня разламывалась спина, и от постоянного напряжения дрожали руки и ноги. Заснуть или хотя бы задремать в таких условиях мог бы только мертвый или, по крайней мере, мертвецки пьяный мужик. Умудряются же они спать в своих телегах.
И это при том, что лошади чуть не засыпали на ходу. Видимо, моим конвоирам торопиться было некуда, и следственно конца этой пытке не предвиделось, как минимум, до утра.
Внезапно мое внимание привлек какой-то посторонний звук. Прислушавшись, я поняла, что это стук копыт догоняющей нас лошади. В отличие от нас, она передвигалась быстрой рысью, местами переходя в галоп. И поумерила прыти, лишь поравнявшись с нами.
– Останови, что ему нужно?
– услышала я голос из-за стены. Увы, слишком хорошо знакомый мне голос, несомненно принадлежавший господину Алсуфьеву.
"Так вот, кто дожидался меня в возке, - догадалась я.
– Как это я сразу не сообразила? Хотя - с другой стороны - с каких это пор главные следователи сопровождают арестантов? Это не входит в их служебные обязанности."
Я старалась не пропустить ни одного звука, и это оказалось нетрудно сделать: ни Алсуфьев, ни его собеседник, обмениваясь репликами, не понижали голосов:
– В чем дело?
– Разрешите доложить.
– Докладывай.
– Вас срочно требуют вернуться в Саратов.
– Но мы же договорились, что я уеду для следственного эксперимента и очной ставки. Черт знает что...
Мне сразу же показалось, что Алсуфьев врет. Его возмущение и сам тон были ненатуральны, как у плохого актера, и это меня сразу насторожило. Кроме того - мне показалось, что он совершенно не удивился этому сообщению, и это было совсем уж странно.
"Он даже не спросил, - мысленно отметила я, - кому это среди ночи так неожиданно понадобилось в городе его присутствие. А ведь должен был спросить. Любой нормальный человек на его месте спросил бы".
Все это могло означать только одно: Алсуфьев с самого начала знал, что его вернут с половины пути. И ждал этого... Я почувствовала себя участницей нелепого, а точнее - зловещего розыгрыша, смысла которого не понимала.
Пока я размышляла по этому поводу, Алсуфьеьв поменялся с гонцом местами. Тот уселся на его место в возке, а Михаил Федорович, чертыхаясь, взгромоздился в жесткое казенное седло, чтобы вернуться в город.
Через пару минут, стук копыт его лошади затих в направлении Саратова.