Продюсер козьей морды
Шрифт:
– Алина, Алина, Алина, – заскандировали присутствующие.
Я подавил вздох. Союз денег и молодости, пусть даже и не первой свежести, редко бывает красив. Не знаю, сколь велик певческий талант госпожи Брин, но смотрится она великолепно. Правда, мне никогда не нравилась вульгарность. На Алине были ярко-красное мини-платье и белые сапоги-ботфорты на умопомрачительной шпильке. Тонкую талию подчеркивал широкий лаковый пояс, глубокое декольте открывало пышную грудь, белокурые локоны в продуманном беспорядке лежали на плечах, пухлые губы изгибались стрелой Амура, голубые глаза невинно моргали.
Охрана сунула Герасима Ильича в кресло, его жена, еще раз озарив присутствующих улыбкой, села рядом и стала перешептываться с поджарым мужиком, нацепившим на себя некую помесь пиджака с курткой и галифе.
– Это мой гондон! – пояснил Гарик.
– Почему он так странно одет? – изумился я.
– Астролог, – пожал плечами помощник, – спасибо, хоть в мантию не закутался, под великого звездочета не закосил!
Зрители начали аплодировать.
– Давай, Вова, – приказал Гарик, – не подведи! Иначе всем плохо будет: меня выпрут, а Горелли потухнут.
– Морелли, – машинально поправил я и дернул рычаг, открывавший занавес.
До сих пор у меня не было опыта выступлений на сцене. Участие во всяких детских утренниках и новогодних постановках не в счет. Но сейчас на моих плечах лежала ответственность за Морелли, поэтому я сконцентрировался, шагнул на авансцену и, не глядя в переполненный зал, завел:
– Добрый вечер, господа! Мы собрались здесь по замечательному поводу! День рождения всеми любимого…
Словесный запас иссяк. Черт побери! Как зовут начальника Гарика? Он величает босса «гондон», но я же не могу повторить с эстрады сие слово! Надо выкручиваться!
– …глубокоуважаемого, нашего…
Я сделал эффектную паузу, потом развел руки в стороны и выкрикнул:
– Давайте все вместе, хором, поздравим именинника! Ну, раз, два, три.
– Дорогой…
– Шмур-бур-дур-вич! – в едином порыве заорали присутствующие.
– Еще разочек! – велел я, тщетно пытаясь разобрать имя начальника Гарика.
– Шмур-бур-дур-вич! – грянуло в ответ.
Дядька в галифе медленно встал и начал кланяться!
– Здравствуй, Дедушка Мороз! Здравствуйте, ребята! Ты подарки нам принес, педераст проклятый! – тоненько пропищал кто-то из-за кулис.
Я пропустил пошлую частушку мимо ушей, в конце концов у любого успешного артиста всегда найдутся завистники, а я сейчас легко управляюсь с залом.
– Замечательно, прелестно, – зачастил я, – начинаем праздничный спектакль. Перед вами выступит коллектив Морелли, группа артистов – лауреатов международных конкурсов, обладателей золотых медалей, Гран-при и памятников.
Из кулисы донеслось тоненькое хихиканье. На секунду мне стало не по себе. Памятники – это как-то слишком! С другой стороны, если сам себя не похвалишь, то никто другой этого не сделает! Иван Павлович, коли ударишь в грязь лицом, вечером придется в компании с макакой заниматься шулерством! Вперед, мой друг!
– Лучшие сцены мира приглашают Морелли, – заорал я, – но сегодня
– Охренеть! – пропищали из задника.
– Специально для именинника мы покажем уникальный спектакль, – я добавил децибел в голос, – а чтобы вы хорошо поняли действие, я буду его комментировать. Пьеса написана в четырнадцатом веке…
– Гомером, – громко подсказали сзади, – старик наплел ее для Краснознаменного ансамбля песни и пляски, и с тех пор ее регулярно поют в пеших походах!
Я отошел в сторону.
– Внимание! Действие первое! Катарина, юная дочь графа Композито, влюблена в красавца Луиджи. Увы, юноша не богат и не знатен. Отец хочет выдать Катарину замуж за старика-горбуна, обладателя несметного состояния. Луиджи ночью приходит на свидание. Катарина заперта в башне, поэтому парень просит друзей ему помочь! Ночь! Сад графа Композито! Спят все, кроме юной пары.
Воцарилась тишина, потом послышался скрип, шорох, тихие ругательства и дискант пропищал:
– Фанеру заело!
По залу понесся кашель, и тут застучала барабанная дробь. Я юркнул за кулисы, вытер пот со лба и уставился на братьев Морелли. Через пару минут дрожь в коленях прошла. Энди, Антонио и Мара работали слаженно и четко. Первый установил на голове длинный шест, второй ловко взобрался на его середину, третий залез до самого верха, сделал несколько акробатических па и замер с вытянутой вперед рукой.
Луч прожектора переместился левее, выхватил из темноты фигуру Жозефины, девочка-каучук открыла рот, и зазвучал женский голос. Я закрыл глаза. Чарующие звуки, великолепное пение, какой диапазон, мощь, страсть и одновременно тоска и нежность.
Зал ахнул, я потряс головой, поднял веки и испытал восторг. Мара и Антонио выполняли акробатический этюд, Жозефина пела, зрители сидели в шоке. Еще бы! Подобного они никогда не видели!
– Слышь, Вова, – зашептал мне в ухо Гарик, – твоя солистка просто чума! Ей надо на большую сцену! Талантище.
Я закивал. Еще бы, это великая Мария Каллас. Жозефине и про чижика-пыжика слабо исполнить, в правой кулисе стоит Костя, дрессировщик медведя, он и включил запись.
Последнее «ля» взметнулось к потолку. Прожектор «отпустил» Жозефину, Мара и Антонио быстро съехали по шесту и замерли возле Энди. Я вновь выскочил вперед и зачастил:
– Второе действие. В Луиджи еще влюблена Мэри, некрасивая дочь трактирщика. Мэри решает разрушить счастье Катарины. Ночь. Площадка перед беседкой.
Я бросился назад за кулисы, краем глаза увидев, что Алина Брин выходит из зала, наверное, звезде стало плохо при виде триумфа другой актрисы.
Мара сделал сальто, Антонио легко встал на руки, Энди на голову, и тут из правой кулисы вышла женская фигура. Зрители захихикали.
– Алина! – вдруг громогласно заявил Герасим Ильич. – Моя дорогая участвует в постановке! Это сюрприз! Браво!
Престарелый ректор резво вскочил и начал аплодировать, зал взорвался овацией. Я вжал голову в плечи: по сцене вышагивала Мими! Увы, судьба сыграла с нами злую шутку: мартышка одета как Алина Брин. Тело обезьянки обтягивает ярко-красное платье, на ногах белые ботфорты, довершает картину парик из завитых белокурых волос.