Проект "АЦ"

Алексеев Валерий Алексеевич

Я подумал.

– Превосходно! – возликовал Виктор Васильевич. – Стол жесткий, холодный и гладкий, а рука теплая и мягкая. Ей нравится отдыхать на столе. Она намного мягче пластмассы, не правда ли?

Я кивнул.

– "Моя рука намного мягче самой мягкой пластмассы". Подумай так. Хорошо. "Она теплая и мягкая".

Наверно, я заулыбался от уха до уха: рука отошла, пальцы благодарно зашевелились.

– Вот видишь, – с удовлетворением сказал Воробьев. – И это сделал ты сам. Одной своей мыслью и ничем больше.

"Ну прямо сам! –

подумал я. – Обыкновенный гипноз".

– Ах, Андрюша, Андрюша… – укоризненно произнес Виктор Васильевич. – Ну разве я похож на гипнотизера? Это очень простое упражнение. Надо только подумать. Но подумать без помех. Настойчиво подумать, сосредоточенно. Нет, нет, не так, зачем ты бычишься и пыжишься? Сосредоточенно – вовсе не значит упрямо. Вот учитель тебе говорит: сосредоточься. Ты сделал озабоченное лицо, глаза твои опустели. В голове – салат из картинок, слов и даже отдельных звуков. А почему? Да потому, что нельзя сосредоточиться вообще. Можно сосредоточиться на чем-то, заставить себя думать в данный момент об одном, запретить себе думать о постороннем. А как?

Действительно, как?

– Дело вот в чем, Андрей. У каждого человека есть свое… назовем его так: "запретительное слово". С помощью этого слова, мысленно его произнося, человек гонит от себя ненужные мысли. У тебя тоже есть такое слово. Я его знаю, но необходимо, чтобы ты осознал его сам. Вот ты уже десять раз мысленно произнес одну неприятную для тебя фразу и всякий раз выключал ее одним и тем же словом.

"Какую еще фразу? – подумал я. – Что он мелет? Господи, какой же я тупица! Ай, ладно…"

Воробьев быстро поднял указательный палец.

– Вот, вот.

Я понял.

– Ну-ка, проверь себя, всегда ли ты пользуешься этим словом. Подумай о чем-нибудь неприятном.

"Не так он со мной занимается, – подумал я. – Как с дурачком, по облегченной программе. Ай, ладно…"

– Теперь так, – продолжал Воробьев. – Этим ключом ты можешь пользоваться для самоконтроля. Допустим, тебе надо ответить на вопрос…

Довольно быстро я понял, как надо обращаться с "ключом", как прерывать себя в уме, как возвращаться к тому, что подумал раньше. Мы поиграли в забавную игру "А собственно с чего это пришло мне в голову?". Все это было легко, я бы сказал – слишком легко для начала.

– Именно для начала, – успокоил меня Виктор Васильевич. – Потом я научу тебя, как избавиться от этого слова. А не то в голове будут сплошные ладушки: "ладно" да "ладно". Ну, утомился? А теперь повтори: "Удивительное дело, я совершенно не устал".

"Удивительное дело… ай, ладно!.. я совершенно не устал!" – подумал я.

Это было несложно, но до полетов под куполом еще ой как далеко!

11

В столовой после уроков я наконец увидел всех ребят вместе. Славка и Лена сидели за одним столом с круглой толстенькой девчонкой, которую я раньше не видел. Как я понял, это и была та самая невидимая Рита Нечаева. Ее внешность меня разочаровала:

было бы намного лучше, если бы она была похожа на Соню или хотя бы на Лену. Я сразу прозвал про себя Риту "Черепашкой". А она, увидев меня, порозовела и низко наклонилась над тарелкой. Славка с Леной переглянулись и стали смеяться. Бедная Черепашка, она не умела блокироваться! Ей не помогло бы, даже если бы в эту минуту она стала невидимой.

Соня Москвина сидела с двумя переростками, которых я тоже видел впервые. Один из них, широкоплечий, со светлыми глазами и наголо остриженной головой, усердно кушал. Другой, кудрявый, с русыми волосами до плеч ("сердцеед", сказала бы моя мама), разглядывал меня с любопытством.

Я подошел к столу, назвался:

– Андрей Гольцов, – и протянул руку сперва стриженому (он мне показался заводилой), потом кудрявому.

– Олег Рыжов, – сказал стриженый.

А кудрявый манерно привстал и произнес:

– Боря.

– Ну что, Софья, попало? – спросил я.

Соня пожала плечами.

Мой вопрос ей, как видно, не понравился. Но не обязан же я подлаживаться под любое настроение.

Сесть рядом с ними мне никто не предложил, поэтому я устроился за отдельным столиком. Это было, разумеется, неприятно, но я не люблю напрашиваться.

В столовой было тихо, все ели молча, время от времени вопросительно поглядывая друг на друга. Потом вдруг Славка сказал что-то вслух Черепашке. Лена фыркнула, а Черепашка расстроилась.

– Вредина ты! – сказала она Славке, взяла свою тарелку и встала.

Я решил вмешаться, и у меня были на то причины.

Я поднялся, подошел к Черепашке и сказал:

– Садись ко мне.

Она колебалась.

– Садись, чего там, – повторил я и помог ей перенести вилки-ложки и стакан с компотом на свой стол.

– Меня зовут Андрей, – сказал я, когда мы сели. – А тебя?

Она недоверчиво посмотрела на меня, но, в конце концов, я не так уж и фальшивил: я же не видел ее в лицо, всё были только догадки.

– Рита, – ответила она. – Рита Нечаева.

– Давно ты здесь?

– С мая.

– Нравится?

– Ничего.

– Что-то у вас здесь ребята недружные, – заметил я.

– Почему? – тихо отозвалась Рита. – Мы дружим.

– На каникулы домой ездила?

– А у меня нет никого.

Мы помолчали. Рита, потупясь, ковыряла вилкой в тарелке. Я испугался, как бы она не заплакала.

– Послушай, а что они все как в рот воды набрали?

– Это они так разговаривают.

– А ты?

– Я не умею, – призналась Рита.

– Ну и что? Зато ты другое умеешь, – утешил я ее.

И дернуло же меня за язык! Я ей напомнил, сам того не желая, как в нее кидали численником.

– В смысле – у каждого свои способности, – поторопился я объяснить. – Я тоже не умею… пока. Вот мы и будем с тобой как люди. А они пускай хоть на пальцах разговаривают. Ты в какой комнате?

– В пятой.

– А я в седьмой. Заходи ко мне после обеда, поговорим. Кстати, здесь это можно?

– Что "можно"?