Проект «Асгард»
Шрифт:
P.S. Маринка у нас дама с характером, язык — как абордажная сабля. Я тебе завидую.
Дневник Славяна
В доме перечно-едкой густой пеленой висел сизый дым. Ближе к углам он, расслаиваясь в прохладном воздухе, уплотнялся, растекался тонкими, отчетливо видимыми в падающем из окон свете лоскутами и опускался к полу. Глаза и нос щипало, в горле першило. У печки на корточках сидела Марина и, зажмурившись, шуровала в топке длинной черной кочергой. Снопами летели искры, сыпались на предусмотрительно положенный под печью лист нержавеющей стали алые угольки.
Не притворяя за
Смог, какое-то мгновение помедлив, всколыхнулся и эфемерными струйками устремился в подготовленную ловушку. Прогретый дымоход создал нужную тягу. Стало гораздо терпимее, с улицы пошел свежий воздух.
— Здорово. — Похвалила его Марина. — Где ты этому научился?
— Было у меня время на освоение премудростей печного отопления. — Гася в пустом ведре под рукомойником остатки газетного факела, ответил Марат. — Много времени… Академические курсы истопников проходил по расширенной программе.
— Понятно.
Девушка почесала кончик носа, испачкав его сажей.
— Кое-что ты все же умеешь. Значит, в хозяйстве пригодишься. Отправляйся пока за водой, а я в доме уберусь и ужин разогрею. Котлетки. Колодец во дворе. Да не вздумай упустить ведро. Оно последнее.
— Это? — Удивился Марат, уставившись на сосуд под рукомойником. — Я же в него газету бросил. И грязное оно…
— У двери на террасе слева новое эмалированное возьми.
Она опять почесала нос и стала похожа на кошку из одноименного мюзикла.
— Веревка в ведре. Вороток сделать не успели. Вручную справишься, там не глубоко, метра три всего… Еще дров натаскай про запас. Поленница у стены за домом, рубероидом накрыта. И ноги, пожалуйста, вытирай о резиновый коврик на улице под дверью, я по сто раз полы драить не намерена.
Уборку хозяйка затеяла капитальную. Перемыла не только полы, но и всю посуду, подоконники и стекла в буфете. Сняла с углов паутину, повесила новые полотенца у рукомойника и застелила стол чистой скатертью. Поэтому ужинать они сели лишь на закате.
Из-за отсутствия электричества Марина зажгла керосиновую лампу. Плохо отрегулированный фитиль коптил, но на это никто не обращал внимания. Тепло раскочегарившейся печки действовало умиротворяющее, располагая к мечтательной расслабленности — сказывалась усталость наполненного событиями дня. Ноги становились ватными, ими не хотелось шевелить, даже развалившись удобно на стуле с мягким сиденьем. Запах жареной картошки сам по себе пленял, но рука ленилась тянуться вилкой к сковороде и медлила.
— Ты что не ешь? — Произнесла, наконец, Марина. — Не любишь на подсолнечном масле? Я сливочное впопыхах забыла.
Ее голос звучал немного растерянно, как у ребенка, который шалил-шалил, заигравшись, перегнул палку и сейчас раскаивается.
— Попробуй, вкусно… Там лучок и листик лавровый. Котлеты вроде тоже удались. Ты же хотел котлет-то… У нас и горчица есть.
— Горчица? — Машинально переспросил Марат и, сразу спохватившись, добавил: — Я на подсолнечном люблю. Больше, чем на сливочном. Просто еда горячая, а мне дуть неохота. Стану дуть, решишь, будто я чурбан неотесанный, прибыл из медвежьего угла, где лаптем щи хлебают.
— Желаешь произвести на меня впечатление?
Хозяйка дома преувеличенно заинтересовалась.
— Может, и ухаживать начнешь? Положишь даме салатик на тарелку…
— Непременно положу.
Он, привстав, потянулся за салатом.
— А ухаживать не начну.
— Аристарха!
Кажется, девушка не на шутку рассердилась.
— Ешь, и давай спать ложиться! Мне с утра нужно к экзаменам готовиться, а тут ты на мою голову свалился! Любимец знойных матрон и общепризнанный эталон зрелого мужского обаяния! Гляди, салат по скатерке не рассыпь, дон Жуан великовозрастный. Опять от пигалицы злых шпилек нахватаешься. Глупые малявки промахов не прощают!
Трапезу заканчивали молча. Потом Марина помыла посуду и удалилась за цветную занавеску, натянутую от печки к западной стене помещения. Там зажгла электрический фонарик и начала готовиться ко сну. Марат хотел было посоветовать ей не раздеваться полностью, но вовремя передумал. Ничего не стоило получить в ответ какую-нибудь ехидную отповедь. К примеру, услышать в свой адрес замечание по поводу старого ловеласа и юной невинной особы, которую он, коварный прохиндей, хорошему не научит. Приблизительно так и случилось. Даже не пришлось ничего говорить.
— Эй, дедуля, — раздалось из-за занавески, — ты еще не спишь? Не забудь заслонку у печки закрыть, когда дрова прогорят. И не проглоти во сне вставную челюсть, лучше положи ее в стаканчик с водичкой. Мне манную кашку варить не из чего. Ночью кашлять станешь — выходи во двор. Теплых кальсон у меня тоже нет, но могу предложить второе одеяло. Спокойной ночи, ветеран любовного фронта!
Фонарик погас, заскрипела кровать, и все стихло.
Справившись с душившим его смехом, Марат достал из пакета тетрадь. Ту, что была испещрена мелким неразборчивым почерком Славяна, и, напрягая в свете керосиновой лампы зрение, начал читать. Поначалу текст не поддавался, буквы путались, слова не складывались, неимоверные Славкины каракули воспринимались как бессмысленная детская каляка-маляка. Наконец, удалось, с грехом пополам, осилить первую страницу дневника, который владелец, судя по дате, начал писать сразу после возвращения из Мексики.
10 апреля 1999 года
Свет! Ослепительный свет льется на меня со всех сторон! Он ярче миллиона солнц! Он великолепен! Древние боги обратили ко мне свой взор, я ими избран! Невероятно: мне дали в руки ключи от самых сокровенных тайн мироздания, от рая и ада… Почему именно мне? Какая разница — отказаться теперь невозможно. В один день я встал над миром, подобно мессии, подобно… Я даже боюсь сказать, кому! Сколь мелким и ничтожным кажется мне теперь человечество с его историей, моралью, наукой и слезоточивой религией. Слепцы, поучающие слепцов! Жалкие импотенты духа, подглядывающие в замочную скважину за совокуплением галактик! Кто из них сможет помешать мне? Говорю: никто, ибо я возьму, и буду мять их как глину, как пчелиный воск, как исходный материал для грядущих свершений! Я найду себе подобных среди массы человеческого мусора и начну восхождение по ступеням священной пирамиды заново, никогда не оглядываясь назад, не терзаясь сомнениями. О, великий Зиккурат Воли, даруй мне силы разрушить сонное царство самоуничижения, захватившее весь дом человеческий! Я уже вижу алый очищающий рассвет на востоке! Я чувствую запах крови героев! Я более не хочу слушать змеиный шепот трусливых учителей! Пусть они читают свои проповеди жирным торгашам и подобострастным шестеркам из Макдоналдса. Я внимателен, я безжалостен, я более им не принадлежу!