Проект «Феникс»

Тилье Франк

— Что там еще такое?

Доктор тяжело вздохнул, поднял голову, посмотрел на Люси:

— Мать Грегори Царно умерла на родильном столе от катастрофического кровотечения — это термин, мадам Куртуа. А говоря попросту, в ее организме практически не осталось крови.

Люси вздрогнула, ее как будто ударили. Помимо воли, она сразу вспомнила рассказ матери о психогенеалогии, о передаче зла через бессознательное. Она подумала о новорожденном Царно как о ребенке, проклятом заранее, об исчадии ада, убившем свою собственную мать ради того, чтобы явиться на свет. Она представляла себе багровое лицо, пронзительный крик младенца, представляла,

как он орет, возвещая о том, что родился, в то самое время, когда его мать истекает кровью и умирает.

Она не смогла скрыть разочарования: след, который удалось нащупать, мог оборваться прямо здесь, в архиве.

— А что написано о новорожденном?

— Грегори Артур Танаэль Царно… Был извлечен из утробы матери посредством кесарева сечения. Вес — четыре с половиной килограмма, длина… пятьдесят пять сантиметров? Хм, показатели превышают норму. В большинстве случаев у матерей, страдающих преэклампсией, наблюдается обратное, именно в связи с недостаточным кровоснабжением плаценты. Впрочем, и такое бывает.

— Часто?

— Редко. Но даже и сегодня известны далеко не все механизмы преэклампсии. Кроме того, может играть роль генетическая предрасположенность. В общем, все тут очень сложно.

«Ребенок, отличавшийся от других уже при рождении», — подумала Люси. Мало того что он убил свою мать, так еще и не вписывался в статистику по преэклампсии…

Акушер водил пальцем по строчкам:

— Судя по записям, никаких особых проблем у новорожденного не было. Все шло, как положено. — Он вынул папку микропедиатра, быстро перелистал страницы. — Да, измерения, взвешивания, анализы… Всё, абсолютно всё в норме. Правда, доктор Тернэ, насколько я вижу, делал младенцу больше анализов крови, чем требуется.

— Известно почему?

Блотовски покачал головой:

— Нет. Насчет этого ничего не написано. Ребенок оставался в отделении для новорожденных девять дней, затем его отправили в ясли-приют. Опять-таки — всё, как обычно.

Он снова залез в пакет и на этот раз достал оттуда два свидетельства. У Люси мурашки пошли по коже от этих лежавших в одной папке документов. Мать и сын. Одна умерла, другой появился на свет.

— Дата составления свидетельства о рождении: сразу после родов. Там, где должны были быть написаны имена матери и отца, — пустые строки, это нормально при анонимных родах. Для вашего сведения: когда ребенка усыновляют, отдел записи актов гражданского состояния (у этих учреждений свои собственные бланки) заполняет пустые строки именами и фамилиями приемных родителей, и только у нас в архиве хранятся оригиналы документов, заполненные сразу после родов и подписанные заведующим отделением. — Он взял вторую бумажку. — Второе свидетельство также подписано доктором Тернэ: «Смерть последовала в результате эклампсии и катастрофического кровотечения», время, дата, перечень лиц, присутствовавших при кончине. На мой взгляд, тут не к чему придраться.

— Как — и это всё? Женщина умирает в больнице, и не делают вскрытия, не проводится расследование?

— Нет, если этого не требуют близкие. Видимо, в этом случае так и было, потому что здесь больше нет никаких документов. Знаете, ведь если пациентка погибает, всегда проводится своего рода «разбор полетов»: оперативное совещание, на котором заслушивают и обсуждают подробный доклад лечащего врача, медицинское же расследование, иногда сопровождающееся вскрытием, ведется только

в тех случаях, когда причины смерти не ясны. Тогда снова изучают медицинскую карточку и все остальные документы, чтобы понять, из-за чего это случилось. Прошу поверить мне на слово, что смерть в больнице, а уж тем более — смерть в родах никогда не воспринимается как обычное дело и такие случаи не спускаются на тормозах.

От этих откровений Люси бросило в дрожь. Ей казалось, что от нее ускользает главное: человеческие отношения между Тернэ и его пациенткой, причины, по которым мать хотела бросить ребенка…

Чем больше Люси размышляла над увиденным и услышанным, тем больше нервничала. Она снова посмотрела на папку и поморщилась, вдруг заметив в именах Царно, крупно выписанных на наклейке, то, чего не замечала раньше.

— Грегори Артур Танаэль Царно… Господи…

Люси замерла и замолчала так надолго, что доктор забеспокоился:

— Что случилось?

Ей было трудно говорить, все в ней кипело.

— Это… эти имена — кто их дал ребенку?

— Вероятно, и имена, и фамилия, которые следовало дать новорожденному, были записаны со слов матери еще до родов. Так бывает, и в подобных случаях выбор матери после родов фиксируется в документе, который подписывает врач или акушерка, принимавшая роды. Если мать не сообщила, как хочет назвать ребенка, сотрудник отдела гражданского состояния, выписывающий ему свидетельство о рождении, сам выбирает для него три имени, одно из которых служит фамилией. В данном случае Царно — не имя, стало быть, матери почему-то хотелось, чтобы ребенок носил именно эту фамилию.

Люси взяла в руки досье и показала пальцем на инициалы убийцы своей дочери.

— Видите? Первые буквы его трех имен и фамилии — Г, А, Т, Ц. Основания молекулы ДНК.

Доктор нахмурился.

— А ведь правда! Как вам пришло в голову обратить на это внимание?

— Ну, скажем так: в последнее время мне не раз приходилось сталкиваться с проблемой ДНК.

Озадаченный Блотовски вынул из пакета небольшой коричневый конверт с сургучной печатью.

— Странное совпадение…

— Это не совпадение, и ребенка назвала не мать. Эти имена и эту фамилию дал ему Тернэ.

— Зачем? Зачем ему это могло понадобиться?

— Не знаю. Но странным образом мне это напомнило тавро, клеймо, которое выжигается на теле животного, чтобы таким образом пометить его и иметь возможность следить за ним дальше. Сквозной контроль, понимаете?

Доктор не ответил, он о чем-то размышлял. То, что говорила эта женщина, выходило за пределы его понимания. И вообще было уму непостижимо. Люси между тем уже показывала на конверт:

— Теперь вы его откроете?

Блотовски срезал принесенным с собой ножом печать. Люси отметила, что конверт самый обычный, запечатан чисто символически, и потому любой работник больницы, раздобыв ключ от архива, мог бы зайти сюда, снять с полки досье и узнать имя матери.

Доктор заглянул в конверт и повернул его отверстием к Люси:

— Пусто. Мать предпочла не открывать своего имени. Весьма сожалею.

Люси оцепенела. Уйти отсюда с носом, без всякого результата, нет, это невозможно! Люди, перечисленные в этом досье, занимались ребенком, кормили его, купали, наблюдали с первого вздоха. Они наверняка что-то знали о нем. В тот момент, когда акушер уже собрался было положить прозрачный пакет в папку, Люси его остановила: