Проект «Феникс»
Шрифт:
— Ты хочешь сказать, что готова рискнуть жизнью и отправиться в джунгли? Просто чтобы получить ответ?
— Не просто чтобы получить ответ. Чтобы завершить траур по моей дочери.
Комиссар тяжело вздохнул:
— Ладно, поехали домой. Ты доешь суши и наберешься сил. Тебе они понадобятся.
Люси наградила его широкой улыбкой:
— Значит, договорились? Значит, ты со мной?
— Нечему тут улыбаться, Люси. Нет ничего веселого в том, что мы собираемся делать, как нет ничего веселого в том, что мы рискуем обнаружить в результате наших действий. Люди погибают… —
— В десять вечера? Куда это мы можем поехать так поздно?
— Поискать ответов в Институте судебной медицины.
39
Парижский квартал у набережной Рапе мирно спал, только на некоторых баржах еще светились желтым окна да оранжевые блики плясали на черной воде, пропадали и появлялись снова в вечном движении. Пятая линия метро доставляла сюда редких в это время пассажиров, которые разбредались по домам, принимала других — тех, что спешили на свидание с ночным Парижем.
В половине одиннадцатого из подъезда Института судебной медицины вышли Жак Леваллуа, Николя Белланже и человек в форме жандарма. Шарко поставил машину метрах в пятидесяти от здания института, и им с Люси было отлично видно всё, вплоть до красных огоньков на концах сигарет, плавающих в воздухе, как светлячки.
— С ними жандарм из версальской бригады, — прошептал комиссар. — Именно эта бригада расследует убийство в Фонтенбло, именно у нее мы пытаемся выбить почву из-под ног. Жаркое будет дело!
Трое мужчин, стоя у подъезда и все время зевая, поговорили минут пять при свете фонарей, причем наблюдателям показалось, что они сильно нервничают. Докурив, они разошлись по машинам. Когда их машины проезжали мимо, Шарко и Люси пригнулись, переглянувшись с видом заговорщиков, словно подростки, сбежавшие с уроков.
— Господи, чего только ради тебя не приходится делать, — усмехнулся комиссар. — С тобой у меня появляется ощущение, будто я проживаю вторую молодость!
Люси не ответила, она возилась с мобильником, и вид у нее был озабоченный. Час назад она звонила в Лилль, но Жюльетта уже спала, а мать, разъяренная ее долгим отсутствием, едва не бросила трубку.
Они подождали еще немного, потом вылезли из машины и двинулись в темноте к подъезду. В сумке, висевшей на плече Шарко, лежали три листка бумаги, исписанные красными чернилами.
И вот перед ними возник институт — чудовищный Моби Дик, поглотивший все трупы в радиусе десяти километров. Его входная дверь напоминала пасть, готовую проглотить любого входящего и отправить в желудок, уже полный покойниками разного рода — жертвами несчастных случаев, самоубийцами, убитыми…
Люси вдруг остановилась. Наверное, именно здесь и теперь ей предстоит избавиться от призраков, населяющих ее голову, изжить материнские страдания. Она продолжила путь.
— Пришли?
— Держись рядом и молчи.
Они переступили порог, и сразу ощутили холод. Толстые кирпичные стены не пропускали сюда ничего, особенно — надежду. Шарко вздохнул с облегчением, увидев ночного дежурного, с которым был
— Добрый вечер, — безразличным тоном поздоровался он с дежурным. — В какой прозекторской двойная аутопсия, не напомните?
Дежурный посмотрел на Люси, но не стал задавать вопросов, просто кивнул в направлении коридора:
— Во второй.
— Спасибо.
Бывшие полицейские шли по скупо освещенным, населенным тенями коридорам. Здание института было огромным, пути, казалось, не будет конца. Поскрипывали подошвы, попахивало гниющей плотью и нашатырем. В этой ночной прогулке было нечто глубоко драматическое. Когда Люси увидела за окошечком в очередной двери квадратик желтого света, ей почудилось, будто ее уносит черным водоворотом в прошлое, туда, где год назад она, высадившись ночью вместе с полицейскими из их служебной машины, увидела вот такой же желтый мерцающий квадратик на втором этаже дома Царно. Люси будто наяву видела, как она рвется к дому, дверь которого взламывают мужчины. Она вспомнила, что в комнате пахло серой, словно там беспрерывно чиркали спичками. А вот и Царно — его успели уложить на пол полицейские, пока она, задыхаясь, мчалась вверх по лестнице, сопровождаемая криками и…
Вдруг в ушах ее прогремел знакомый голос, и она почувствовала шлепки по щекам:
— Эй, Люси! Люси, что с тобой, очнись!
Она покачала головой, поняв, что привалилась к стене коридора, закрыв лицо руками.
— Про… прости, Франк… у меня что-то странное с головой… я видела, как бегу по лестнице в доме Царно, чтобы найти там, наверху, Жюльетту…
Шарко молча смотрел на нее, ожидая продолжения.
— Странно вот что… странно, что я совсем не помню, как вошла в его дом…
— А все остальное помнишь? Расскажи подробно.
Глаза ее затуманились.
— Я приехала со второй бригадой, когда первая была уже в доме. Мне велели оставаться внизу, меня не пускали внутрь. Это были самые долгие секунды в моей жизни. Потом один из полицейских спустился, он показался на пороге дома с Жюльеттой на руках… Поставил ее на землю, и она бросилась ко мне, и она плакала… — Люси стиснула виски, закрыла глаза. — Нет, это правда очень, очень странно… Мне… мне кажется, будто я жила одновременно в двух разных реальностях… Это было странно, и это было так мучительно…
Шарко осторожно взял ее за запястье:
— Пойдем. Я провожу тебя в машину.
Она вырвала руку:
— Нет-нет, пойдем дальше. Позволь мне быть с тобой.
— Зачем тебе так себя мучить? Ты ужасно побледнела. Я пойду туда один, а потом всё подробно тебе расскажу.
— Нет! Нет! Пожалуйста, Франк!
Шарко уступил: попробуй не уступить, если она так настроена. Он выпустил руку Люси. Он знал, что она не сойдет с пути, даже когда кончатся силы, даже когда страдания невозможно будет терпеть, она способна отправиться и на край света, лишь бы добиться правды. Единственное, что он мог в данных обстоятельствах, — это немножко обогнать ее и войти в прозекторскую первым. Так он и сделал.