Проект Повелитель
Шрифт:
Серый рассвет настигает нас. Погоня отстала. Они не ожидали, что мы так вооружены.
Если б они знали, что ушли мы пустые, догнали бы непременно. С рассветом поднялся ветер. Он дул нам в спину, ворошил кучи мусора, кидался опавшей листвой. Вот и наступила холодная половина года, которую старый Хаймович упорно именовал зимой. Начавшиеся дожди однажды кончатся, придет засуха и пыльные бури, и если ты не запасся водой, то до начала следующих дождей можешь и не дожить.
На душе у Косого началась засуха, и я не знал, будет ли у него дождь. Он высох и помертвел. Перебитую пулей руку
До дедовского дома осталось с полкилометра. Но я уже знал, что первым делом, как придем, надо будет напоить Федора, стребовать с деда спиртное и напоить. Чтоб он напился и поплакал, а я молча посижу с ним. Надеюсь, тогда ему станет легче, и он хоть чуть-чуть оживет.
Последним на второй этаж втащили Мишку, идти он уже не мог. В его ботинке хлюпало, и это была не вода. Я дернул за потайной крючок, но дверь не открылась. И тогда рукояткой пистолета постучал. Хаймович открыл сразу, словно за дверью и стоял. Он пропустил меня с Мишкой на руках. Мишка всё кривился, а под конец, когда я неловко задел его ногой за ступеньку, заорал.
Дед зашикал на него:
– Тихо! Ребенка разбудишь!
Из спальни тихо, словно привидение, вышла Луиза. И Косой, распихивая всех, кинулся к ней и, подхватив на руки, хохотал как сумасшедший. А с глаз его двумя неиссякаемыми потоками падали капли дождя. В спальне кто-то разбуженный громко заплакал, тоже требуя к себе внимания.
Баклан не промахнулся – он и не собирался попадать. Кивнул Луизе, и она поняла. Притворилась мертвой и лежала, до крови прикусив губу, сдерживая крики. Как родила, не помнит, в себя пришла от криков ребенка. Тогда, собрав все силы, укутала ребенка и побрела к Хаймовичу. Моисей Хаймович, как бывалая повитуха, приступил к делу. В первую очередь нагрузил Шустрого, тот натаскал воды, нарезал тряпок на пеленки. Потом дед нагрел воды для гостей, помыл новорожденного, накормил мамашу и уложил обоих в постель. И к нашему приходу они уже успели поспать. Как выяснилось, Луиза пришла через час после нашего ухода, Шустрый хотел было бежать за нами, но старый не пустил. Было поздно, темно, и вряд ли Сергей бы нас нашел. А потом вряд ли бы мы нашли Сергея…
Нас как-то быстро сморило у печки, и мы вповалку завалились спать. На моем диване теперь спала Луиза с ребенком, на дедовской койке приютились женщины. Мужское население вело активную половую жизнь, т. е. легло на полу, побросав на доски ненужные вещи и ими же укрывшись.
Проснулся я от вздохов Ангела. Дед перебинтовывал ему ногу, протирая самогонкой. Косой с унылым видом наблюдал за процедурой.
– Хаймович, милый, хорош добро на говно переводить!..
– Сам ты говно! – обиделся Мишка.
– Да я говорю, что рана твоя и так заживет, а водки
– Когда тебе руку дед вправлял, ты чего-то водку не жалел?!
– Ну то рука, а то твое копыто, – улыбнулся Косой.
– Вам, молодые люди, просто несказанно повезло, что пули навылет прошли, и извлекать не пришлось. Мише, конечно, больше повезло, только мякоть задета. А тебе, Федор, с дощечками месяц ходить, как минимум. Лучевая кость перебита, пока не срастется, руку нагружать нельзя, а то еще криво срастется.
– Ему одной рукой кривей – не страшно, он и так косой, – вставил Миша.
– А ты у меня сейчас будешь одноглазым!
– Ша! Бродяги! – поднялся я на ноги. Меня в перестрелке Бог миловал, ни царапины. А сломанное ребро не в счет (угол крыши был не очень мягким). Все нормально, только дышать надо осторожно.
– Нам гостей надо ждать от Джокера и к их приходу гостинцев приготовить.
– Спи спокойно, Толстый, уже всё заряжено, – успокоил Косой.
– Когда это?
– Шустрый наш Сережка постарался.
– Ага.
Я собрался было отправиться по нужде, как меня остановил Федор:
– А кто это тебе куртку на спине так красиво располосовал?
– А? Я и забыл. Попросил Призрака ночи подсадить на крышу, вот он меня лапой и зацепил.
– Да ну? Правда, что ли? И как он выглядит?
– Как выглядит, не знаю, на то он и призрак, но упаси Боже вам с ним встречаться.
– Максим, твои раны надо срочно осмотреть и обработать, – встревожился Хаймович.
– Да дайте мне во двор сбегать, потом и поговорим, – не выдержал я.
– Давай, – согласился Миша, – у нас и без тебя есть кому под себя ходить.
– Как пацана-то назвать решили? – спросил я, переминаясь с ноги на ногу.
– Максим, – ответил Федя и почему-то засмущался.
– Хорошее имя, – ехидно вставил Ангел.
Но я уже бежал к дверям, поэтому подзатыльник ему отвесить не мог.
– А раны нагноились, однако, – заметил Хаймович, разглядывая мою спину. – Сережа!
– Что?
– Сбегай, подорожника принеси.
Шустрый сорвался с места. Ей-богу, он кличку свою отрабатывает!
– Я, конечно, не спец, – почмокал языком старик, – можно сказать, совсем не спец, но по характеру ран и глубине проникновения могу сказать следующее. Когти весьма острые, тонкие и загнутые. Похожи на кошачьи. Но такого размера кошки я сроду не видел ни до войны, ни после. Хотя, конечно, мутанты встречались…
– Дед, – спросил прибежавший Шустрый, протягивая листья подорожника, – а кто с кем воевал тогда?
Хаймович нахмурился.
– Люди воевали против себя, против своих родных и близких, против своего дома, против самой жизни на Земле.
– Они что?.. – покрутил пальцем у виска Сережка.
– Вот и я так думаю, – кивнул Хаймович.
– Ты знаешь, Хаймович, ты, наверное, прав насчет кошки. Он, когда меня подцепил, потом лапу облизал и вроде как умылся. Я еще заприметил, вроде как движение знакомое.
– Ну, допустим, кошка. Но, что смущает меня, Максим, это отсутствие следов. Такое существо весит немало. Торков давно кто-то крошит на винегрет. А следов нет…