Проект «Ватикан»
Шрифт:
Ночь была тёплая, но Теннисон поёжился от озноба. Опустил руку, закрыл глаза и попытался припомнить, как все было, постарался мысленно раздвинуть складки занавеса, отделявшего его от математического мира…
Кубоиды окружали его со всех сторон, вертелись безумной каруселью, неуёмным вихрем, пробегали сквозь него, а некоторые оставались внутри него. Было мгновение, когда ему показалось, что он сам превратился в такой же кубоид — не то сжался, не то вырос… Он пытался припомнить, каким он стал, но не мог, потому что и тогда не мог этого понять и представить. Нет, конечно,
«Может быть, — думал он, — кубоиды выстроили для меня дом, чтобы защитить от сложности графиков и уравнений, мечущихся за его пределами?»
И вдруг, совершенно неожиданно, математический мир исчез, и он очутился в своей гостиной, у камина. Он снова был самим собой, но не совсем таким, как раньше, потому что вынес что-то из математического мира, какую-то новую способность, иное качество, которого у него до сих пор не было. А теперь он получил подтверждение наличия этой новой способности.
«Может быть, ещё что-то проявится? — мучился он в поисках ответа. — Кто я теперь? Что я такое?»
Тот же вопрос он задавал себе тогда, когда находился в доме, выстроенном для него кубоидами.
«Я — человек? — спрашивал он себя. — Я ещё человек? Боже, сколько чужеродного проникло в меня, и могу ли я после этого оставаться человеком?
Может быть, — думал он, — обитатели математического мира каким-то образом поняли, что я врач, целитель, и решили меня немного… переделать? Переделать с одной-единственной целью — чтобы я стал более хорошим целителем? С одной ли? Или они вмешались в другие аспекты моего существа?»
Эти мысли заставляли его бояться, и чем больше он думал, тем больше боялся. Он перешёл границу, которую переходить не следовало. Он не имел права туда идти — и вышел не таким, каким пришёл. Он изменился, а ему не хотелось перемен. Люди вообще не любят перемен, а перемены в себе самом — просто кошмар!
Но, с другой стороны, чего бояться? Ведь те перемены, что произошли в нем, как бы ни были они малы или, наоборот — значительны, дали ему возможность преподнести такой прекрасный подарок Джилл, пусть даже он сделал это непроизвольно, бессознательно. Такого подарка ей не сделал бы никто.
А раз дело в этом, то бояться нечего. В конце концов, самое главное Джилл. Пускай в будущем ему придётся пострадать, поплатиться за то, что произошло, он не пожалеет. Любая цена, которую ему пришлось бы заплатить, ничто по сравнению с тем, что ему удалось сделать. Он получил свою награду сполна в то мгновение, когда коснулся щеки Джилл.
Эти мысли успокоили Теннисона. Он спокойно лежал, и ему не хотелось шевелиться — он просто тихо лежал и смотрел перед собой.
Осторожно повернув голову, он оглядел спальню в поисках какого-нибудь признака, знака, указывающего, что Шептун здесь, рядом. Никаких следов ни искорки, ни свечения. Он подумал, что, может быть, Шептун до сих пор находится внутри его сознания, но скоро понял, что и там его нет. Это было немного непривычно — за время пребывания в математическом мире он успел привыкнуть к тому, что Шептун где-то внутри него.
Теннисон был готов снова задремать, но что-то помешало ему. Сначала он не понял, в чем дело, но потом расслышал тихий стук в дверь. Он вскочил, сел на край кровати и стал искать ногами шлёпанцы.
Джилл заворочалась и что-то вопросительно пробормотала.
— Все в порядке, — успокоил её Теннисон. — Лежи, спи. Пойду посмотрю, кого там принесло.
Шлёпанцы он так и не нашёл и отправился из спальни в гостиную босиком. Прикрыв за собой дверь спальни, он снова услышал робкий стук.
Не включая свет, Теннисон пробрался к входной двери на ощупь, обходя стулья и столы. В первое мгновение, открыв дверь, он не сообразил, кто стоит на пороге. Протёр глаза и узнал Экайера.
— Джейсон, тысяча извинений. Я понимаю, в такую рань…
— Да ничего, все нормально, я уже не спал. Проходи, Пол.
— У тебя найдётся что-нибудь выпить? Немного бренди, если есть.
— Конечно, — кивнул Теннисон. — Садись к огню. Сейчас дровишек подброшу.
Он закрыл дверь и внимательно взглянул на Экайера. На том были брюки и куртка.
— Рано встал, — спросил он, — или не ложился?
— Не ложился, — мотнул головой Экайер, добрался до кушетки у камина и прилёг на неё.
Джейсон разыскал бренди, налил полный стакан и подал Экайеру.
— Да, вид у тебя неважный, — отметил он.
— Можно себе представить, — кивнул Экайер, сделав большой глоток. — Всю ночь на ногах. Понимаешь, случилась совершенно невероятная вещь. Такого никогда не было. То есть на моей памяти не случалось.
Теннисон подбросил в камин крупное полено, поворошил кочергой угли, дождался, когда полено разгорелось и вернулся к кушетке. Сел рядом с Экайером, положил босые ноги на кофейный столик. Ноги постепенно согрелись.
Экайер отхлебнул бренди и спросил:
— Не составишь мне компанию, а?
— Рановато вроде, — покачал головой Теннисон.
— Ну, ладно, а я выпью, поскольку ещё не ложился.
И глотнул ещё.
— Значит, ты явился, чтобы рассказать мне о чем-то. Если так, то чего же тянешь? Передумал, что ли?
— Нет, никак не могу начать. Прости, но это очень больно и горько…
Теннисон молчал. Экайер мрачно прихлёбывал бренди.
— Дело было так, — наконец сказал Экайер. — Я все оттягивал с просмотром второго «райского» кристалла. Это тебе известно. Ты сам меня за это ругал. Джейсон, скажи, ты первый кристалл смотрел?