Проект «Ватикан»
Шрифт:
Итак, как же мне свести понятие «органическая жизнь» к самому примитивному уровню? И вообще, положа руку на сердце, что такое «органическая жизнь»? Хотела бы я знать… Будь тут Джейсон, он бы вероятно смог помочь. Он ведь врач и наверняка знает, что это такое. Как же это объяснить? Что-то там было насчёт углерода, но что?»
Нет, Джилл не помнила розным счётом ничего. Проклятье, проклятье, ПРОКЛЯТЬЕ! А ещё журналист — человек, который должен знать обо всем на свете! И ведь считала себя всезнайкой, — а дошло до дела, и оказывается — самых элементарных вещей не знает! Прежде, готовясь
Да, пытаться сделать что-то самостоятельно в этом мире — полное безумие. Но здесь Шептун, он часть её самой, и он должен как-то участвовать в происходящем. Вместе с ней, как одно целое. А он, как назло, спрятался где-то и не помогает…
Розово-красный кубоид прекратил отступление и остановился на некотором расстоянии от Джилл. Ушёл он, правду сказать, недалеко. К нему потихоньку подходили другие кубоиды. Скоро вокруг него собралась целая компания.
«Думают напасть, не иначе, — решила Джилл, — как на Джейсона».
И, решив, что лучший способ защиты — нападение, она смело шагнула к розово-красному кубоиду. Пока она шла, с его передней поверхности стёрлись все уравнения и даже кошмарная канитель графика. Поверхность стала совершенно пустой, ровного розово-красного цвета.
Джилл подошла к кубоиду вплотную. Подняла голову и разглядела в нескольких футах над собой его вершину. Передняя плоскость кубоида оставалась пустой. Все остальные кубоиды, собравшиеся неподалёку, не двигались. Замерли и значки, и графики на их поверхности.
Несколько мгновений ничего не происходило. И вдруг… на передней плоскости розово-красного кубоида стало появляться что-то новое. Рисунок был ярко-золотой, какой-то радостный.
Линии возникали неуверенно — так рисовал бы маленький ребёнок, рука которого ещё не окрепла…
Сначала ближе к верху плоскости нарисовался треугольник — равносторонний, вершиной вниз. Затем к нему примкнул другой треугольник — побольше, вершиной вверх. Потом, после некоторого раздумья, на рисунке появились две параллельные прямые, выходящие из основания нижнего треугольника.
Джилл смотрела на рисунок, не веря своим глазам, и наконец у неё вырвалось:
— Но… это же… я! Верхний треугольник — голова, нижний — туловище, тело, одетое в платье, а две палочки — ноги!
Затем с одной стороны от рисунка возникла извилистая загогулина и пять точек.
— Это знак вопроса? — спросила Джилл неизвестно кого. И решила: — Да, это знак вопроса. Они спрашивают меня, что я такое!
«Вот-вот, — сказал Шептун внутри её сознания. — Тебе удалось привлечь их внимание. А теперь моя очередь…»
Глава 42
В кабинете кардинала горели свечи, но все равно было темно. Темнота, казалось, пожирала слабый свет свечей. Причудливые очертания мебели напоминали фантастических чудовищ — не то дремлющих, не то приготовившихся к прыжку. У двери, расставив ноги, застыл
— Доктор Теннисон, — сказал он. — За все время вашего пребывания в Ватикане вы впервые удостоили меня своим посещением.
— Я знаю, как вы заняты, Ваше Преосвященство, — сказал Теннисон. — И потом, до сих пор в этом не было необходимости.
— Сейчас такая необходимость возникла?
— Думаю, да.
— Вы пришли ко мне в трудное время. Такого трудного времени в Ватикане ещё не бывало. Это глупцы…
— Именно поэтому я и пришёл к вам, — решительно оборвал кардинала Теннисон. — Джилл…
— От человека, — продолжал кардинал, словно не обратив внимания на то, что его прервали, — ещё можно было ожидать такого. Люди эмоциональны. Слишком эмоциональны. Порой мне кажется, что вам недостаёт здравого смысла. От роботов я такого не ожидал. Мы — народ уравновешенный, порой даже флегматичный. Да, наверное, и вы бы не подумали, что роботы способны довести себя до такой истерии. Прошу простить. Вы хотели поговорить о Джилл?
— Да, хотел.
— Джилл, доктор Теннисон, — самая лучшая из всех людей, с кем мне когда-либо довелось встречаться. Она, можно сказать, породнилась с нами. Ей интересны мы, ей интересен Ватикан. Вы, конечно, знаете, как упорно она трудится.
— Безусловно.
— Когда она пришла к нам впервые, — продолжал кардинал, — её интерес к нам был более чем поверхностный. Она хотела написать о нас, но, как вам известно, мы не могли этого позволить. Некоторое время я считал, что ей следует улететь отсюда первым же рейсом. Но мне этого не хотелось, потому что уже тогда, задолго до того, как убедился в этом сам, я догадывался, какой она талантливый и преданный делу историк, — именно такой, какой нужен и какого мы никак не могли разыскать. Джилл хотела написать нашу историю для других, а теперь пишет для нас. И все мы счастливы. Вам, наверное, кажется странным, что нам понадобилась собственная история?
— Нет, почему же, — пожал плечами Теннисон. — Я, конечно, не психолог, но думаю, что она нужна вам потому, что вы проделали работу, которой не без основания гордитесь.
— Да, — кивнул кардинал. — Нам есть чем гордиться.
— Ну, и вам, естественно, хочется, чтобы проделанный вами путь не был предан забвению. И чтобы через миллион лет представители самых разных форм жизни узнали о том, что вы жили здесь, а может быть, и до сих пор живёте, если, конечно, вы просуществуете миллион лет.
— Просуществуем, — кивнул кардинал. — Если не я, то другие роботы, мои соратники, будут здесь и через миллион лет. Ватикан будет здесь. Ведь известно, что на Земле тысячелетиями существовали корпорации, основатели которых давным-давно умерли. Эти корпорации существовали потому, что представляли собой идеи, воплощённые в материальной форме. Ватикан, конечно, не корпорация в прямом смысле слова, но он — идея, облечённая в материальную форму. Он выживет. Он может подвергнуться изменениям, у него могут быть взлёты и падения, эволюции и кризисы, но идея не умрёт. Идея будет жить. Идеи, доктор Теннисон, не так просто убить.