Проект "Вервольф"
Шрифт:
— Ну, грубый, жёсткий. Понимаешь? С черепами, с «солнечной свастикой». Для металлистов в самый раз.
— А зачем он им? Для переплавки?
— Кому? — опять ступил я.
— Ну, металлистам этим. Они его с другими металлами плавить будут?
Тут я понял, о чём речь, и громко захохотал. Эхо сразу подхватило смех, ухающей волной погнало по тоннелю. Когда последние отзвуки затихли за поворотом, я прочитал короткую лекцию о культуре будущего, где упомянул не только о металлистах, панках и прочих любителях жёсткой музыки, но и о попсе. Даже напел кое-что из репертуара Джексона, Меркьюри, Мадонны
— Прекрати! Как можно это слушать и тем более петь?
— Не знаю, — пожал я плечами, — как-то можно, наверное, ведь в наше время это слушают и поют. Хотя, подобное исполнение было очень популярно в конце двадцатого века. Сейчас (я и не заметил, как заговорил о будущем в настоящем времени) всё настолько перемешалось, что рока и метала как таковых нет, всё настолько опопсело в угоду массам, что иной раз противно становится.
Я чуть не сплюнул под ноги, но вовремя остановился: ведь я из будущего, а мы там, типа, все культурные должны быть.
— А как тебя на самом деле зовут?
— В смысле? — я так вытаращился на Марику, что глаза чуть не вылезли из орбит. — Я же сказал… ещё там… в пещере.
Марика хитро усмехнулась.
— Ты сказал: тебя зовут Максим Максимович Исаев, ты полковник советской разведки и прибыл в Германию с секретным заданием. А несколько минут назад ты признался, что попал сюда из будущего. Неувязочка, товарищ «полковник». Она засмеялась, и её смех зажурчал весенним ручейком.
— Ну, это… — я почесал кончик носа, — на самом деле так звали персонажа серии книг о советском разведчике. В Германии он работал под псевдонимом Макс Отто фон Штирлиц. Просто немец, в чьё тело я попал, очень похож на актёра, который сыграл Штирлица в сериале «Семнадцать мгновений весны». А так я мог бы назваться Всеволод Владимирович Владимиров — это настоящее имя литературного героя.
Марика помолчала, внимательно изучая моё лицо, потом прикоснулась к нему, провела тонкими пальчиками по лбу, носу, губам.
— А ты, настоящий, как выглядишь? Лучше или хуже, чем сейчас.
Я замялся, не зная, что сказать. Вроде не урод, но и на Валленштайна не похож. Да и как можно сравнивать? Главное в людях не внешность, а их внутренний мир, душа. Можно быть невероятным красавцем, но абсолютно бесчувственным, жестоким эгоистом, заправской сволочью и нарциссом. А можно иметь совсем невыразительную внешность, но быть прекрасным человеком.
— А ты представь, что это я и есть. Ведь ты меня настоящего всё равно никогда не увидишь. А имя я тебе назову. Хочешь?
Марика кивнула.
— Меня зовут Александр Грачёв, для друзей просто Саня Грач. Можешь звать по имени или по прозвищу, мне без разницы.
— Саня, — повторила Марика на плохом русском, словно пробуя имя на вкус. — Хорошо звучит, — сказала она, вернувшись к смеси из польского и немецкого языков. — Жаль, я действительно никогда не увижу тебя настоящего, но ты мне и такой нравишься. Я… — она неожиданно покраснела и опустила глаза. — Я люблю тебя, Саня, очень люблю.
Я потянулся её поцеловать, но в это время с десяток лампочек лопнули с громкими
— Что это было? — прошептала Марика.
— Не знаю. Сейчас попробую в другой мир попасть, может, оттуда что увижу.
Но как я ни пытался, у меня ничего не вышло. Видно, пока не от моей воли зависит перемещение в иное пространство. А от чьей тогда? Хороший вопрос, самому бы узнать.
Предположим, на фабрике меня контузило и на время сознание Валленштайна пробило поставленную мной блокаду. Допустим. Тогда, как объяснить события в тоннеле? Браслет каким-то образом постарался, чтоб я увидел процесс его появления на свет? Интересно, очень интересно. Аж до чёртиков.
— Не получается! Не могу на ту сторону попасть! Я со злости сильно ударил кулаком по руке и затряс отбитой ладонью.
— Как тогда в вагонетке? Ты ведь это не просто так делал, да? Ты же не сумасшедший? — в голосе Марики прозвучала и скрытая боль от грядущего разочарования, и надежда на то, что я её не обманул, и любовь вперемешку с обещанием, что она всё равно останется со мной, даже если я всё выдумал.
— Я нормальный, — ответил я слишком резко, если не сказать — грубо. — Выберемся отсюда — расскажу, как нашёл люк в этот тоннель и почему изображал из себя фокусника, а не пытался остановить вагонетку.
Я нащупал зажигалку в кармане, чиркнул кресалом, поднёс пляшущий огонёк к наваленным в кучу камням. Пламя, резко дёрнувшись в сторону, затухло. Повторный эксперимент показал тот же результат.
— Марика! Выход сразу за этим завалом. Помоги мне!
Мы стали на ощупь разбирать камни. Через полчаса сквозь щели в каменной преграде повеяло свежим воздухом, но мы так и не добрались до цели: маленькие булыжники кончились, остались огромные валуны, которые я не мог сдвинуть в одиночку, а от Марики толку было, как от комара.
Из глубин тоннеля долетели обрывки команд и далёкий топот множества ног. У меня оставался автомат с тремя запасными магазинами и одна граната — маловато для нормального боя. Зато в вагонетке полно динамита!
Я сунул зажигалку Марике:
— Посвети!
Подрагивающее пятно света упало на дно вагончика, высветив обломки деревянного ящика и ощетинившуюся красными трубками взрывчатки россыпь камней. Я вытащил несколько шашек с чёрными буквами «ТНТ» на боках, сунул в карман шинели и полез за новой партией, как вдруг Марика, вскрикнув, выронила зажигалку.
— Ты что творишь?! Я упал на пол и зашарил по нему в поисках источника огня.
— Горячо! Пальцы обожгла!
Она тоже встала на колени. Я слышал её дыхание, лёгкие шлепки ладошек по камням и холодному бетону. В кромешной темноте мы ползали возле вагонетки, пытаясь найти иголку в стоге сена. Несколько раз я коснулся нежной руки, а однажды мы так стукнулись лбами, что в глазах сразу посветлело, только пользы от этого света не было никакой.
Я привалился спиной к вагонетке, правой рукой схватился за лоб, а левой опёрся об пол и тотчас отдёрнул её: ладонь саднило от лёгкого ожога. Осторожно, едва касаясь шершавого бетона кончиками пальцев, я стал ощупывать место рядом с собой и вскоре наткнулся на зажигалку.