Профессор Мориарти. Собака д’Эрбервиллей
Шрифт:
Не следует забывать и об ищейках. Мориарти позаботился о том, чтобы они слыхом о нём не слыхивали, так что полицейские морды ненавидели не его лично, а скорее идею о нём. Вы наверняка слышали всю эту болтовню: «паук в центре паутины порока», «Наполеон преступного мира», «Нерон воровства», «злокозненный Фукидид» и прочая и прочая. Детективы всех званий и мастей боялись короля жуликов и с рыданиями бежали к мамочкам каждый раз, когда сталкивались с его блистательными нераскрываемыми преступлениями. «Сыщики Скотланд-Ярда сбиты с толку». Ха! Разве когда-нибудь бывало иначе?
Но один человек ненавидел Мориарти сильнее прочих. И это чувство было взаимным.
Профессору приходилось трудиться сразу на двух поприщах (представьте себе этакий жуткий кадуцей, где переплетённые змеи — это математика и преступность) и одновременно
С сэром Невилом Эйри Стэнтом.
Не знаю, как именно всё началось. Они возненавидели друг друга задолго до моего назначения вторым номером и псевдошефом нашей фирмы. При любом упоминании Стэнта Мориарти моментально наливался краской и шипел. Никаких пояснений по данному вопросу мне так и не удалось добиться. Знаю лишь, что впервые они встретились как ученик и учитель: Мориарти помогал юному Невилу готовиться к экзаменам. Быть может, профессор на глазах у всего класса разбил в пух и прах первое квадратное уравнение многообещающего математического дарования. Или же Стэнт преподнёс ментору червивое яблоко. Как бы то ни было, засверкали мечи и гневные взгляды, а эти двое сделались врагами на всю жизнь. Поскольку мои заметки могут впоследствии вызвать некоторый научный интерес, вот вам несколько фактов, которые я почерпнул из старых изданий «Таймс».
1863 год.Работа двадцатитрехлетнего Невила Стэнта, совсем ещё мальчишки, бывшего ученика профессора Джеймса Мориарти, вызывает шумиху в астрономических кругах. Называлась она «Дифракционные свойства окуляра с круглой диафрагмой». По мне, так не самое удачное название, то ли дело «Охота на крупного зверя в Западных Гималаях» или же «Девять ночей в гареме». Обе книги, между прочим, написаны вашим покорным слугой, хотя последнюю вам вряд ли посчастливится раздобыть: большую часть тиража сожгли по постановлению Королевского суда, а немногочисленные уцелевшие экземпляры найдутся разве что в личной библиотеке судьи, который это постановление и вынес.
1869 год.Стэнту достаётся кафедра Лукасовского профессора математики в Кембридже, как до него Исааку Ньютону, Томасу Туртону, Чарльзу Бэббиджу и прочим умникам (сплошные светила, так мне, во всяком случае, говорили). Будь вышеупомянутая кафедра кафедрой в буквальном смысле слова — это было бы произведение работы Чиппендейла, покрытое ручной резьбой и трёхдюймовым слоем позолоты. В придачу к званию Лукасовский профессор получает весьма солидные тити-мити и бесплатное жильё, все встречные и поперечные студенты обязаны перед ним раскланиваться, а сестра декана каждый четверг приглашает на чай. Стэнт едва успел нагреть местечко, как его уже повысили — ещё более почётная плюмианская кафедра астрономии и экспериментальной философии. Официально она называется кафедрой, но на самом-то деле все в Кембридже именуют её плюмианским троном.
1872 год.Стэнт дополняет «Дифракционные свойства», публикует их в виде книги и получает медаль Копли — высшую награду Лондонского королевского общества (как орден Виктории в науке). Достаточно прицепить к сюртуку эту маленькую ленточку, и прочие астрономы от зависти проглотят по куску мела.
1873 год.Стэнт публикует новое исследование! «О долгопериодической вариации и орбитах Земли и Венеры». Эта работа заставляет учёных полностью пересмотреть таблицы Солнца, составленные Жаном Батистом Жозефом Деламбром. Таблицы Деламбра оказываются на свалке, вместо них теперь в ходу таблицы Стэнта. Старина Жан Батист, по счастью, уже отправился на тот свет, иначе, думаю, Мориарти пришлось бы тесниться в очереди вместе с другой невиловской Немезидой.
1878 год.Её величество королева Виктория посвящает Стэнта в рыцари (а уж она-то своих детей сосчитать не в состоянии, не то что вычислить дифракционный индекс) и таким образом превращает его в величайшего астронома
Внимательно изучите эти факты, а потом взгляните на ротогравюру с его изображением: высокий белокурый молодой человек с романтическим взглядом, мускулистыми руками (сказывается работа с альтазимутом) и по-детски торжествующей улыбкой. Его жена, миссис Невил, в девичестве Кэролайн Брутон-Фицхьюм, вторая дочь графа Стоукподжского, считается одной из ярчайших красавиц своего времени. А теперь признайтесь, ведь вам совсем не по душе этот противный выскочка?
…Вообразите себя лысеющим гениальным математиком со змеиной шеей и тощим аскетическим лицом. Какие чувства вы бы питали к вундеркинду из Гринвичской обсерватории? Вы старше его на десять лет, у вас феноменальные способности, но европейская известность «Трактата о биноме Ньютона» уже успела померкнуть, карьера зашла в тупик. У вас отобрали жалкую провинциальную кафедру (не плюмианскую даже и, как сказали бы некоторые, не кафедру, а жалкий пюпитр, на который большинство оксфордских и кембриджских воображал побрезговали бы класть академическую шапочку). Официально вы работаете преподавателем: муштруете тупиц и вбиваете им в голову знания, необходимые для экзаменов на офицерский чин. Потом они отправляются свершать славные подвиги (или умирать от тропической лихорадки) в отдалённые уголки великой империи. Никто и не подозревает о вашем втором ремесле, о триумфах и великолепных планах. А Стэнта тем временем воспевают в научном мире, он блистает на небосклоне, подобно великолепной стремительной комете. Если вы в такой ситуации не скрипите зубами от злости, то зубов у вас, вероятно, просто-напросто не осталось.
Стэнт. А имя-то какое мерзкое.
Но все эти сведения, достойные Национального биографического словаря, я почерпнул уже гораздо позже. А в тот вечер, когда Мориарти, смертоносный, словно готовая ужалить кобра, проскользнул в нашу приёмную, потрясая свежим номером «Обсерватории» (профессиональный астрономический журнал, а вы и не знали?), я ни малейшего понятия не имел (и с гордостью мог бы об этом заявить) ни о лекции Королевского астрономического общества в Берлингтон-хаусе, ни о той важной шишке, которая её читала.
Мы с соседом по квартире собирались посетить некое эксклюзивное спортивное мероприятие в Уоппинге. Участницы, обозначенные в афише как мисс Лилиан Рассел и мисс Эллен Тери (организаторы явно надеялись, что наивные обыватели примут их за знаменитых актрис — Лиллиан Рассел и Эллен Терри), должны были в одних корсетах и панталонах бороться друг с другом на залитой сладким кремом арене. Я намеревался поставить десять фунтов на то, что Эллен макнёт Лилиан физиономией в крем три раза из четырёх. Вообразите мою радость, когда Мориарти заявил: поход на это в высшей степени культурное мероприятие отменяется. Вместо этого мы должны тайно проникнуть в аудиторию, где сэр Невил Стэнт будет читать восхищённой толпе лекцию под названием «Динамика астероида: всестороннее опровержение».
II
— «Динамика астероида» — труд, относящийся к столь возвышенным сферам чистейшей математики, что ни один представитель научной прессы не в состоянии его критиковать. Разве не звучали подобные речи? — Сэр Невил с улыбкой продемонстрировал слушателям увесистый том.
Мне эта чёртова книжка была отлично знакома. В нашем кабинете на полках стояла как минимум дюжина дарственных экземпляров. Профессорский опус магнум, сумма всех его знаний, величайший вклад в искусство астрономической математики. В редкие моменты прекраснодушия Мориарти говорил, что гордится этими шестьюстами пятьюдесятью двумя страницами (без единой иллюстрации, графика или таблицы) больше, чем «Голухинским подлогом в Макао», «Аферой Бредфордского благотворительного фонда» или «Фезерстоуновской кражей тиары».