Программист и бабочка (сборник)
Шрифт:
Моя бабушка сидит в соседней комнате, поправляет шпильки в седом «валике». В пятьдесят первом году она была молодой талантливой аспиранткой в Институте Мозга. И это не сулило ничего хорошего Эстер Иосифовне Иоффе в разгар борьбы с безродными космополитами, морганистами и вейсманистами. И ее, как водится, арестовали, обвинили. Естественно, ни больше ни меньше – в покушении на Сталина.
Выбраться из застенков Лубянки не представлялось возможным.
Но свершилось чудо.
О, он долго искал среди арестованных умников того, кто способен перенять науку Самородка. Он лично просмотрел дела сотен кандидатов, пока на его стол не попало бабушкино досье. И вот она перед ним, его опора на остаток дней. Худая, угловатая, с торчащими ключицами, горящими глазами и длинными черными волосами, закатанными в плотный валик.
– Здравствуйте, Эстер Иосифовна. Рад вас видеть в качестве своей дорогой гостьи, – распинался вождь. – Здесь вы теперь будете жить и работать. Я покажу вам вашу квартиру и рабочее место.
Бабушка робко спросила, сможет ли увидеться со своей семьей.
– Я теперь – ваша семья. Пойдемте, я покажу вам лабораторию.
Позже бабушка по расположению украдкой высмотренных из окон примет поймет, что лаборатория и ее новая, роскошная квартира располагались в Потешном дворце, что у западной кремлевской стены, между Троицкой и Комендантской башнями. И сейчас бабушка гуляет порой по Александровскому саду, а сердце ее замирает от близости ТОЙ САМОЙ лаборатории.
О, что это была за лаборатория! Мечта, показавшая ей в Институте Мозга лишь кончик своего хвоста, была воплощена в деталях и вариациях. Самородок проделал огромный путь от деревянных ящиков и выбивающего морзянку коня до металлических вакуумных корпусов, самописцев и динамиков.
Попугай-Самородок состоял при своем хозяйстве. Порхал себе по лаборатории. Спал в клетке. Он учил преемницу с удовольствием. Подолгу разговаривал с ней. Говорил попугай с грузинским акцентом, программа переработки импульса в звук была написана отменно!
Он отвечал на все, даже самые каверзные, вопросы.
– Скажите, почему вы не выбрали себе, скажем, новое тело? При возможностях вашего друга…
– Дитя мое, в наше время безопаснее быть попугаем, чем человеком, – отвечал он.
И ошибся. Когда курс обучения был завершен, Сталин пришел в лабораторию. Побеседовал с попугайным воплощением своего товарища, удостоверился, что смена кадров прошла успешно, и свернул птичке голову.
– Теперь, Эстер Иосифовна, ты у меня одна, – усмехнулся он и покинул помещение.
Попугайчика похоронили у Кремлевской стены. Первое, человеческое, тело Самородка тайно сгорело в крематории.
Утром двадцать восьмого февраля пятьдесят третьего года Сталин зашел к бабушке, принес клетку с большим белым попугаем:
– Грузи оборудование.
– Все оборудование?
– Для одной переписки.
– А переписывать кого?
– Меня.
– Но это же опасно, товарищ Сталин! Может произойти кровоизлияние…
– Ты что – споришь с товарищем Сталиным? Приготовь груз. За тобой приедут.
Вечером на Ближней даче смотрели кино и пили вино. Эстер, сидя в полутемной комнате, прислушивалась к шуму и разговорам. Говорили где-то совсем близко.
Наконец, голос Хозяина провозгласил:
– Идите все спать! – Отпустил охрану. Потом, тихо: – Заходи…
Эстер вошла, вкатила аппарат.
– Начинай. Готов сейчас умереть – только бы не пропасть совсем. Перепишешь – и уезжай со мной. То есть, с птицей. Я распорядился – пропустят. Меня тут брось. Все тебе готово – машина, деньги, квартира, работа. Только сохрани МЕНЯ для потомков. Я тебе верю. Понимаешь? Никому не верю – тебе верю!
– Иосиф Виссарионович…
– Подожди… Скажи, Эстер, а это буду я? Я продолжу жить?
– Можно попробовать ОБМЕН. Но если его применить, неминуема смерть ЭТОГО тела.
– Товарищ Сталин разрешает обмен.
Вошедшая через четыре часа охрана увидела товарища Сталина на полу, в луже мочи. Перенесли на кровать. Он ничего не говорил, только щелкал как-то по-птичьи: «дз-дз». Долго не прожил. Врачи зафиксировали кровоизлияние.
Бабушка с клеткой в руках отправилась не в приготовленную Сталиным квартиру, а домой, к родителям и мужу, моему дорогому дедушке.
Попугай в клетке долго спал после обмена, а очнувшись, заголосил:
– Эстерр! Ты куда меня пррривезла? Так не договаррривались!
Бабушка улыбнулась, накормила бунтаря зернышками, а после – перехватила вождю клюв тугой аптечной резинкой, чтоб не выступал.
Дедушка однажды, втайне от домашних, снял резинку и обратился к птичке с традиционной просьбой:
– Скажи: «Попка – дурак».
И выслушал в ответ:
– Шэни дэда моутхан! Жид пархатый, говном напхатый! Ты как с товарищем Сталиным говоришь?
После чего попугай клюнул деда в запястье. Дедушка обиделся на попугая, и уж не разговаривал с ним до самой своей смерти.
Бабушка в соседней комнате. Уснула в кресле, рядом с клеткой. Попугай смотрит на нее круглым глазом. Он давно сделался молчалив. Иногда поет по-грузински. Любит крошить клювом сигареты «Герцеговина Флор». Подолгу смотрит телевизор, особенно любит фильмы тридцатых-пятидесятых годов.
Я хочу задать ему много вопросов.
Но боюсь.
Мара Будовская
Шоколадная грудь и фигура козла
Шоколадную женскую грудь Давидович увидел на витрине кондитерской в бельгийском городе Брюгге. Грудь была исполнена из молочного шоколада, соски – из черного горького. Они напоминали неудачно выточенные Давидовичем на уроке труда в шестом классе шахматные пешки. Не скрывая сосков, по изделию рассыпался белым кружевом лифчик.