Прогрессивный сатанизм. Том 1
Шрифт:
Похоже, что постулат делимости в большинстве случаев выполняется, но только при какой-то другой, не "естественной" классификации.
Хуже всего с преемственностью. Как уже было сказано, у нас процесс научного познания требует построения абстракций и классификаторов (понятийного аппарата).
Далее все частные приемы решения задач привязаны к уже построенному классификатору, составляя с ним единую базу знаний. Таким образом становится практически невозможным сохранить знания, поменяв понятийный аппарат. Если обстоятельства меняются, и наш классификатор становится непригодным для окружающих объектов и ситуаций, то все накопленные знания могут оказываться бесполезными. Так, довольно обширная база инженерных знаний об объектах, составленных
Можно возразить, что правила для "кубика Рубика" были созданы в рамках нашего научного метода познания. Конечно, это так, но надо учитывать, что злосчастный кубик был придуман как иллюстрация к некоторым абстрактным системам в теории групп, т.е. задача о его сборке вместе с решением появилась в ходе совершенно других исследований. Если бы эту головоломку придумали до упомянутых исследований, то ее решение потребовало бы несоразмерно больших усилий. Для ряда других комбинаторных головоломок, аналогичных кубику Рубика, у нас нет общего решения – это, например, "задача о коммивояжере", к которой мы еще вернемся.
Другой недостаток преемственности связан со свойством отбирать и совершенствовать только тот способ решения, который дал более успешные результаты, отбрасывая при этом другие способы. Это т.н. "жадный" (greed) алгоритм перебора вариантов, который работает лишь для узкого класса задач, а в общем случае приводит к неоптимальному методу. Грубо говоря, если нам требуется найти самую высокую точку в Тибете, то "жадный алгоритм", стараясь на каждом шаге увеличить высоту, приведет нас не на Эверест, а на вершину ближайшего холма.
В науке отражением этого недостатка являются периодические кризисы, состоящие в том, что все исследования, казалось бы, завершены, открывать больше нечего, но при этом природа множества явлений осталась совершенно неясной.
Можно возразить, что естественные науки все-таки каждый раз выходили из кризиса.
Конечно, как-то выходили, но каждый раз это был тяжелый и драматический процесс, который был связан с ломкой преемственности – там, где необходимость этой ломки становилась очевидно-неизбежной. При этом неизвестно, были ли преодолены кризисы, или были просто пришиты заплатки на старые концепции естествознания, придуманные еще в античные времена.
Третий недостаток преемственности относится к коллективному поведению и алгоритму подражания. Достоинства подражания уже были отмечены: оно позволяет всем особям использовать полезный опыт, полученный одной из них (в т.ч. более молодым особям использовать опыт старших). Суть подражания в том, что чужой опыт перепроверяется минимально, или вообще не перепроверяется. Но в этом скрыта опасность заимствования "ошибочного опыта" – т.е. подражания действиям, которые или бесполезны, или просто вредны. Этому вопросу посвящено эссе С.Лема "Культура как ошибка". Все обучение человеческих существ основано на подражании старшим и подражании лидерам. Так из поколения в поколения передаются не только знания, но и ошибки, в т.ч. ошибки концептуальные, и они накапливаются в виде той "культурной традиции", которая объективно мешает развитию познания и прогресса.
§3. Культура мифа как ошибка. Нам достоверно известно, что общая концепция современного естествознания в чем-то ошибочна, и уж точно не является по-настоящему объективной (истинной, абсолютно верной). Наши знания о природных процессах – это лишь связи между описаниями условий некоторой группы экспериментов и описаниями их обобщенных результатов, в рамках нашей довольно неадекватной лексики. Описания условий и результатов заведомо некорректно отражают реальные условия и результаты – поскольку термины и структуры языка описания являются продуктом культурного
Вся познавательная человеческая деятельность с момента превращения человека в существо, владеющее символическим аппаратом (т.е. членораздельной речью), протекает в рамках мифических представлений. В каждую эпоху совокупность замеченных связей и эффектов повторяемости интерпретировалась в виде мифа о том,
"как все устроено". Миф, требовал связи всех существенных знаний в единое целое, в "концепцию естествознания" – поскольку разрозненные знания трудно пересказывать и трудно запоминать. В ходе превращения знаний в мифы, к ним, для связности и образности, добавлялось множество паразитных утверждений о мотивах деятельности метафизических существ – богов или духов, которые устроили мироздание определенным образом.
Если первобытный миф содержал паразитные конструкции только для связности, то мифы эпохи развитых общественных отношений придали таким конструкциям статус выше, чем у собственно полезных знаний. По мифу получалось, что боги или духи устроили не только природу, но и общество, раз и навсегда предписав определенные законы как отношениям между вещами, так и отношениям между людьми. Миф становился священной коровой – его нельзя было редактировать, в нем нельзя было менять ни слова, поскольку это затрагивало не только парадигму естествознания, но и устои общества. Природа не имела права быть устроена иначе, чем сказано в мифе, поскольку она обязана была своим строением обосновывать и оправдывать идиотское устройство социума.
Паразитные лексические конструкции порождались метафизикой для объяснения и оправдания дефективных социальных отношений. Эти конструкции через общность языка попадали в естествознание и застревали там, обрастая всяческой мистикой и парализуя познавательную активность, иногда на целые столетия. С другой стороны, социальные отношения воспроизводились в среде естествоиспытателей, порождая там иерархию званий, носителям которого приписывался априорный авторитет в вопросе толкования основ устройства природы. Цель создаваемой научной иерархии, как нетрудно догадаться, в том, чтобы управлять иллюзиями в области строения окружающей природы, регулируя общественные представления о том, "как все устроено". Выдающиеся открытия делают обычно люди в возрасте 35-50 лет без особых званий. Но средний "академический ученый" – это 60-70 летний чиновник, который за предшествующие 35-45 лет работы в науке показал себя последовательным жрецом преемственности и ни разу не выразил сомнения в компетентности "старших товарищей". Науку двигают вперед активные, смелые и талантливые люди, а управляют наукой носители противоположных качеств.
В случае, если обществу надо бороться за свое существование перед лицом острой конкуренции, войн и стихийных бедствий, научную иерархию приходится отодвигать в сторону вместе с ее мифами, и стимулировать реальную исследовательскую деятельность без уважения к парадигме и почтенному возрасту ее носителей. Но как только уровень опасности снижается, все возвращается "на круги своя".
Совершенно также выглядела и производственная деятельность в средневековую эпоху, когда ремесленный труд был индивидуальным, а следовательно – был сопряжен с неким объемом прикладных исследований и научно-технического творчества. Во всех отраслях господствовали т.н. "цеха" – объединения ремесленников, где технология труда была регламентирована, и любое новаторство преследовалось как покушение на устои. Как нетрудно догадаться, во главе цехов стояли "заслуженные пролетарии", единственным достоинством которых была лояльность по отношению к "старшим товарищам". Такой стиль организации деятельности носит название "культурная традиция" (как делали предки, так делаем и мы), а основными его результатами является блокирование прогресса и культ повторения ошибок, допущенных предыдущими поколениями.