Прогрессивный сатанизм. Том 2
Шрифт:
Гьяльп и Грейп -
доски вернули,
Эйстла с Эйргьявой -
морду дракона,
Ангейя и Атла -
паруса клочья,
Ульврун – щита
княжьего щепы,
Имд – осколки
турьего рога,
Ярнсакса вернула
меча обломок…
Дочери Ран, сестры прилива,
Вы – милосердны, вы – справедливы,
Над смертною доле сжалиться рады,
Взяли свое, а чужого – не надо!
Старая
Девять вернули, что было чужого не взяли,
Не возвращают они – лишь ушедших в море.
Те, кто в море уходит – прибыль Валгаллы.
О разумная мудрость –
Блаженных удел!
Не тебя находила я
В безднах туманных.
Не блаженства –
Пронзающих холодом стрел,
Обжигающих песен,
Полночных буранов…
О спокойная мудрость
Безбурных вершин!
Белокрылое царство
Морозного лета.
О божественный лед
И невинная синь,
И бесстрастная, вечная
Музыка света!
Но – Пришло, Развернулось,
Взревело в тиши,
Помутилося небо
И дрогнули скалы,
Кровью брызнули
Гневные раны души,
Раскаленной и белой
Струею металла!
Напряженные пальцы
Ловили Его,
Сердце слушало голос
Тугого молчанья.
В черноту, что была
До начала всего,
Улетали слова
Моего заклинанья.
Вот – Придет, Развернется –
Зову и смеюсь! –
Начертает
Неоновым пламенем руны…
Пожелайте мне этих
Прекрасных безумств,
Неразумных, нестройных,
Как хаоса струны!
Прекрасен осенний пылающий лес
В пурпурных объятьях заката.
Под куполом мрачным морозных небес
Сияет он медью и златом.
Там ветер трубит в свой охотничий рог
И пыль поднимает с проезжих дорог.
Бредет логовиною беглый монах,
Сгибаясь убого и сиро.
И страшно ему затеряться в лесах,
И сладко укрыться от мира,
От трубного клика, зовущего нас,
От вещих ушей, от всевидящих глаз.
Как заяц, петляя, запутал свой путь,
И в месте глухом и безвестном,
К стволу привалившись, решил отдохнуть.
Вдруг пением птицы чудесным,
Пленен, очарован! Усталость забыв,
Он
Вот – птица поет на терновом кусте,
Лазурным блестя опереньем,
Напев ее – злато в текучей воде,
Томительный, сладкий и древний,
Что Ева певала в суровых ночах,
Баюкая Каина в нежных руках.
– О дивная птица, мне голос твой мил
И грусть мне старинная внятна.
Объял меня холод священных могил
И нет мне дороги обратно!
Со светлой мольбою, с слезами в очах,
Подходит смиренно отступник-монах.
– О, если бы в клетке унесть золотой
Тебя потаенной тропою,
Чтоб вечно терзался мой разум больной
Тоскующей песней родною,
Чтоб сердце, пронзенное болью твоей,
Пылало огнем до скончания дней!
Качнулися ветки – отпрянул монах!
–
И юноша вышел из мрака.
Как лен, его кудри лежат на плечах
И губы пунцовее мака.
Насмешливый сумрак в янтарных очах,
И лук за плечами, и лютня в руках.
С медовой улыбкою речь он ведет:
– О чем ты просил безутешно?
Кому ты молился меж древних болот?
Кто внемлет душе твоей грешной?
– Готов я и душу тому подарить,
Кто сможет мне птицу мою изловить!
– Всего-то за душу? Извольте, мой друг!
Тут мигом с плеча он снимает
На диво изогнутый тисовый лук
И ладит стрелу, напевая.
И коротко свистнув, умчалась стрела,
Певунье лесной перебила крыла.
И с криком упала она, трепеща,
В терновник густой и колючий.
Лицо прикрывая полою плаща,
Осенней угрюмее тучи,
Смущенный и бледный отступник стоял.
А юный стрелок, усмехаясь, сказал:
Ну что ж, получил ты игрушку свою?
Сломалась – не я тут виновник.
А мне – получить бы обратно стрелу,
Ступай-ка, дружище, в терновник!
И в сердце тернового злого куста
Забрался отступник. Черна и густа
Трава под завесою хищных ветвей,
Где птица пищит еле-еле.
– Послушай-ка песенку повеселей,
Таких тебе сроду не пели!
–
Так молвил таинственный житель лесной
И лютни коснулся искусной рукой.
О чудо! Лишь струнный просыпался звон –
Веселье объяло монаха.
Он хлопнул в ладоши, свалился ничком,
Подпрыгнул в колючках без страха,