Прогулка по висячему мостику
Шрифт:
– Генка, прости меня дурака, – Женечкин тихий и спокойный голос, как бритвой разрезал воздух. – Я только сейчас понял, чего это ты так взбесился.
– Ну и что ты понял? – Генку всего трясло. Сраженный ледяным спокойствием Женечки, он стал говорить почти шепотом в сравнении с недавними воплями.
– До твоего звонка мы спокойно успели навести порядки, выпить чайку с Татьяной Николаевной, проводить ее домой и вразвалочку вернуться. Тебе что, все же пришлось побывать у Натали в постели?
– Да! Черт возьми! Пришлось! Но я же не устраиваю бордель у Иры в доме! – вновь завопил Генка, правда, уже не так громко.
Женечка
– Всё. Хватит, – тихим, ледяным, не терпящим возражений тоном сказала она, положив руки Генке на плечи и глядя ему в глаза жестким колючим взглядом. – Гена, – продолжила она более мягко, – я в защите не нуждаюсь, а если Женечка, как ты говоришь, дуркует, так, наверное, у него есть на то причины.
– Ир, да пусть себе дуркует! Я что, против? Но не здесь же!
– Ген, за последнее время Женечка для меня стал не просто другом. Он по-настоящему помог и продолжает помогать пережить мне то, от чего я все еще почву под ногами найти не могу. А может и никогда в этой жизни не смогу. Так что, если ему охота подурковать у меня в доме, я сделаю все, что в моих силах, для обеспечения его дуркованию максимального комфорта. И это меньшее, что я могу для него сделать.
Генка сразу как-то весь обмяк и уселся в кресло. Ира собрала грязные чашки и ушла на кухню. В доме повисла тишина, которая после пронесшейся бури казалась гробовой.
– Мне, вообще-то, пора… – растерянно промямлил Генка, когда Ира вернулась в гостиную.
– Я проведу тебя, – сказала она ему, а потом обратилась к Зиву и Лоренцу. – Ребятки, помогите, а то я плохо помню, куда надо-то.
– Ира, сядь, – промурлыкал Лоренц. – Мы сами его проведем.
– Он что-то сказал? – неуверенно поинтересовался Генка.
– Да, – ответила Ира. – Он сказал, что они с Зивом сами тебя проведут.
– Так меня ведь за руку протаскивать нужно.
– Я думаю, за руку не понадобится. Лоренц и Зив – стражи прохода. Просто откроешь дверь и выйдешь, когда они тебе кивнут, – объяснила ему Ира, а потом спросила Зива и Лоренца, – Я правильно ему сказала?
– Да, – подтвердил Зив, и они оба кивнули.
– Ну, я пошел… Пока.
Генка направился в сопровождении Зива и Лоренца к лестнице в цоколь.
– Ген, – окликнул его Женечка. – Спасибо, что примчался.
– Да не за что, Женич. Я, конечно, все понимаю, но все ж, постарайся себя вести поприличнее.
– Постараюсь, Ген. Как пройдешь – звякни. Хорошо?
– Звякну. До встречи, ребята!
Генка скрылся внизу, а через минуту запел Женечкин мобильник.
– Все хорошо. Я – на месте, – услышала Ира Генкин отдаленный голос из трубки.
Глава 38
Тонкости ощущения различий
– Ир, прости меня, – тихо сказал Женечка, едва она легла рядом.
– О господи! Жень! Я думала с крутыми разборками наконец-то покончено!
– Генка-то на сто процентов прав… – будто не слыша ее, продолжал Женечка. – Самому тошно…
– Жень, по-моему, тошно-то тебе заранее было, вот и потянуло на «подвиги», – Ира почувствовала, что ему нужно выговориться.
– Ирка, неужели ты действительно понимаешь?
– Не знаю… Некоторые вещи можно до конца понять, только пережив подобное.
– А ты не думала, что понимание этого и есть настоящее понимание?
– Да… Наверное…
– Знаешь, я за время своей жизни столько мелких пакостных гадких мерзостей наделал…
– Ну, Жень! На это у тебя времени имелось более чем достаточно.
Женечка горько усмехнулся:
– Да. Пожалуй, слишком много… Ирка, спасибо тебе!
Женечка крепко прижал ее. Ира подняла на него глаза. На его щеках блестели слезы.
– Жень! Да ты, никак, рыдать собрался!? По-моему, мелкие шалости, даже очень гадостные не стоят того, чтобы их оплакивать.
– Знаешь, Ир, у меня в голове не укладывается то, что ты сегодня Генке сказала.
– А-а, ну ясно! Это слезы умиления!
– Ирка, я серьезно. Ко мне здесь никто никогда так не относился. Генка – он действительно друг, готовый прийти на помощь в любую минуту, независимо от того, угрожает ли мне действительно смертельная опасность или я тупо запутался в очередной мерзости, типа сегодняшней. Он, вроде как, и понимает, что и обычную-то по продолжительности жизнь прожить идеально невозможно, а когда тебе все это уже триста раз, как осточертело, так тем паче. Вытащит, помоет-почистит, душеспасительную мораль прочтет… И вроде даже понимает, что меня не разнообразия ради во все тяжкие потянуло, – Женечка усмехнулся. – Хотя, нет. Во все тяжкие как раз таки разнообразия ради и тянет… – Он немного помолчал. – Ир, я невыносимо завидую тем, кто живет только потому, что его родили. Тем, кто если и задается вопросом о смысле жизни, то очень ненадолго и чаще всего под действием алкоголя. А не найдя вразумительного ответа, забывает о проблемах высоких материй. А тут, с одной стороны, вроде как, прекрасно знаешь, что ты здесь делаешь, а с другой… Да на кой хрен все это надо! Так бы и нажал на какую-нибудь ядерную кнопочку, чтоб взлетело это все раз и навсегда в тартарары! Знаешь, Ирка, с этим миром изрядно перемудрили. И никто понятия не имеет, что со всем этим делать. Пока там – представляют себе нечто созерцательно-мечтательное и очень отдаленно напоминающее то, что есть здесь на самом деле. А когда сюда попадают, в самом лучшем случае начинают нести всякую чушь о спасении души. А ведь подавляющему большинству и спасать-то, по сути, нечего – сдохнут и развеются как дым. И абсолютно по барабану чего здесь вытворяли.
– Жень, но ведь не все? Ты сам говорил, что потенциально у любого есть шанс сохранить себя.
– Да, потенциально есть. Но чтобы его использовать, образно говоря, недостаточно любить ближнего, ставить в церкви свечки и читать Отче наш. Так что эта потенциальность на родившихся именно здесь, как это ни печально, вовсе не распространяется. Я не удивлюсь, если таковых не было за всю бытность Вселенной. Да я в этом полностью уверен.
– Жень, но если даже так – жизнь ведь прекрасна!
– Прекрасна? Очень может быть… Рай для мазохистов! Немыслимые наслаждения болью и страданием на любой вкус, в любом объеме и совершенно бесплатно! Ир, всё многообразие живых существ здесь удерживает лишь инстинкт самосохранения, выраженный страхом смерти. Отмени его, и тут же начнется массовая эвакуация. Даже те, кого за пределами этого мира ждет небытие, драпанут отсюда, только их и видели.
– Но ведь для чего-то этот мир все ж существует?
– Хорошая мысль! Ир, может, вспомнишь?