Прогулки по Испании: От Пиренеев до Гибралтара
Шрифт:
Провожатый рассказал, что в конце гражданской войны поступило предложение открыть те из королевских гробниц, которые не обстреляли во времена Наполеона, и разрешение правительства в конце концов было получено. Когда гробы открыли, то увидели королевские тела, завернутые в изысканные ткани мавританского производства и рисунка: головы монархов покоились на маленьких подушечках, сохранявших форму и цвет в течение семи веков. Одним из самых интересных открытий стало тело королевы Элеоноры. Ее останки, хотя и не забальзамированные, хорошо сохранились; она лежала, покрытая огромным количеством тончайшей кисеи, заложенной складками по углам — в манере, модной в тринадцатом веке. В ее гробу находились три маленьких подушки: одна голубая с золотыми полосками, еще одна гобеленовая, а третья — красная с золотыми полосками. Головным убором ей служил отрез ткани длиной двенадцать футов, в красных, золотых и черных полосах; на ней были туфли арабского фасона, известного как xervillas [118] .
118
Легкая
Альфонсо VIII наследовал его сын, который стал Энрике, или Генрихом, I Кастильским. Этого юношу назвали в честь деда, Генриха II Английского. Он унаследовал трон в 1214 году, но правил всего три года и умер, как записано в хрониках, когда кусок черепицы с крыши ударил его по голове [119] (иногда добавляют: во время игры в пелоту). Когда его гроб открыли, в черепе обнаружилась дыра площадью в полтора квадратных дюйма, с краями, стесанными хирургическими инструментами: это показывало, что врачи пытались сделать операцию, которая, похоже, убила бы юного монарха, если бы их не опередила черепица.
119
Испанские хроники сообщают, что король Энрике скончался через шесть дней после удара, однако это опровергает лондонский врач, светило в области хирургии мозга, которому я показал фотографию королевского черепа. Он пишет: «Снимок поистине удивительный. Не подлежит ни малейшему сомнению, что обладатель этого черепа прожил после операции весьма долго… По форме и размеру отверстия можно предположить повреждение верхних продольных пауз. Должно быть, пациента лечили врачи, принадлежавшие к Салернской школе». Таковые, прибавлю я, несомненно встречались среди толедских арабов и евреев. — Примеч. автора.
Самое полное и зрелищное вскрытие гроба досталось Фердинанду де ла Серда, старшему сыну Альфонсо X Мудрого — смерть инфанта в 1275 году спровоцировала гражданскую войну, во время которой короля травил собаками, мучил и унижал его сын Санчо. Фердинанд лежал, полностью скрытый нарядом из прекрасного шелка, расшитого маленькими щитами с гербами Кастилии и Леона по четвертям. Правая рука инфанта покоилась на рукояти меча, а на голове его была высокая шляпа без полей, на которой красовались вздыбленный лев Леона и башня Кастилии, вышитые по фону из мелких жемчужин. Наряд Фердинанда — блуза с рукавами и короткие штаны — был шелковым и расшитым гербами. Пояс меча украшали гербы Леона и Кастилии и три английских льва — без сомнения, он их носил в честь своей бабки, — искусно вышитые жемчугом и золотом.
Я слышал об этих находках от очевидцев, видел фотографии и был готов к чудесам, когда меня провели в комнату, превращенную в музей, — но никакие мои фантазии не могли превзойти реальность. Для всякого интересующегося ранней историей Испании этот музей в Лас-Уэльгасе — самая поразительная достопримечательность в стране. Здесь интересны не документы и здания, а настоящие одежды, которые носили далекие короли и дворяне, вплоть до маленьких подушечек, украшавших покои семьсот лет назад и помещенных в могилу вместе с их владельцами. Одежды, вышивки, гобелены, меч и шляпа Фердинанда де ла Серда, плиссированная кисея из могилы Элеоноры, равно как и сотни тканей ярких расцветок и превосходной сохранности, выставлены в освещенных стеклянных витринах. В книгах об Испании постоянно читаешь об арабской роскоши и удобствах, которые перенимали более спартанские королевства христианского севера; и здесь видишь, насколько это верно и как рьяно принцы и знатные дамы того времени охотились за вожделенными шелками и полотном с ткацких станков юга. Сколь удивительно видеть вышивку, которую носила королева Беренгария — она имеет форму медальона и изображает двух арабских танцовщиц, окруженных арабским же девизом: «Нет бога, кроме Аллаха», — и понимать, что принцы, которые провели свою жизнь в войнах против неверных, без колебаний надевали рубахи, расшитые арабскими буквами. Византийское влияние очевидно, и эти произведения напомнили мне коптские вышивки, найденные в Египте, — вплоть до византийской или коптской моды украшать тканую одежду богато расшитым медальоном. Из-за наличия в узорах животных — чаще птиц — я подумал, не созданы ли некоторые из этих тканей христианами под арабским руководством или, может, арабы иногда забывали свои религиозные запреты ради экспортной торговли с севером. Многие из тканей, однако, совершенно арабские по деталям — например, подушечка Элеоноры Арагонской, покрытая сложными переплетающимися узорами с каймой из арабских надписей.
И что может быть увлекательнее, чем постигать историю Испании, записанную в этих облачениях? Когда умер Альфонсо VIII, он был королем одной Кастилии, и на его гербе поэтому был только кастильский замок. Когда юный Энрике был убит черепицей, Кастилия перешла к его сестре Беренгарии, которая вышла замуж за Альфонсо IX Леонского. Брак был аннулирован папой из-за их близкого родства, но не прежде, чем у Беренгарии родился сын Фердинанд, который позже стал Фердинандом Святым, и эта трудная задача была решена узакониванием Фердинанда,
Как ни трудно мне было покидать столько интересных вещей, провожатый утащил меня прочь осматривать движущуюся статую святого Иакова. Я вспомнил, как несколько лет назад читал о странном обычае королей Кастилии принимать посвящение в рыцари не от другого короля, но от статуи с подвижными руками: в нужный момент церемонии она поднимала руку с мечом и опускала клинок на плечо короля. Я и представить не мог, что когда-нибудь увижу эту статую или даже что она вообще существует.
Мы вышли из церкви и прошли через дворик, который вел в отдельную маленькую часовню. Над алтарем на троне восседала человеческого размера статуя доброжелательного бородатого мужчины из раскрашенного дерева. Он обладал великолепной шевелюрой, разделенной посередине пробором, волосы спадали по обеим сторонам лица до самых плеч. Статую облекали длинные, богато украшенные одежды, сильно вырезанные в пройме — похожие на те, что я видел в музее, — а в правой руке она держала поднятый меч. Руки были открыты, так что я смог разглядеть, что они разрезаны над локтем и соединены, как у куклы, что делало предплечья подвижными. Именно эта статуя давала рыцарское посвящение Фердинанду Святому и многим другим королям Кастилии; и я задумался, не получил ли наш Эдуард I, которого принимали в рыцари в Лас-Уэльгасе, посвящение от святого покровителя по кастильскому обычаю.
В этот миг пришло послание от настоятельницы: она желала, чтобы я к ней заглянул. Поскольку здесь, в Лас-Уэльгасе, это звучало как королевское повеление, мы немедленно покинули часовню, вышли во дворик, который я уже видел, и поднялись по лестнице, представлявшей собой собрание гербов. В этом заключался трогательный символизм. Сюда настоятельницы Лас-Уэльгаса помещали знаки своей голубой крови и высокого положения в миру, прежде чем войти в монастырь. Они оставляли их на пороге — в последний момент, как истинные испанки — как окончательное отречение.
Я никогда раньше не встречался с настоятельницей и гадал, будет она сидеть на троне или в кресле, с монахинями или одна. Я воображал, что нам придется подняться по нескольким лестницам старинного здания, пока мы не придем в приемную, где настоятельница обычно проводит такие встречи. Поэтому я был немало удивлен, когда служитель отпер дверь и ввел меня в простой зал с железной решеткой в одном конце, как в кассе сельского банка. За решеткой невысокая цистерцианская монахиня средних лет в очках в роговой оправе явно кого-то ожидала. Я подумал, что это монахиня, которую послали провести нас к настоятельнице. Мой провожатый уважительно поклонился и представил меня, и тогда я понял, что я говорю с преподобной матерью, доньей Росарио Диас де ла Герра.
Позади нее виднелся маленький строгий кабинет, без ковра на полу, с распятием на бюро с выдвижной крышкой и календарем. Настоятельница походила на картину Сурбарана, внезапно выступившую из своей рамы, — в платье, столь знакомом каждому, кто побывал в испанской художественной галерее. Служитель рассказал ей, что мы делали, и когда вежливый обмен формальностями закончился, я описал свои странствия по Испании, а потом мы поговорили об истории Лас-Уэльгаса. Настоятельница хорошо ее знала и хранила память о властности своих предшественниц, одна из которых, рассказала мне аббатиса, обладала столь деспотической натурой, что пожелала принимать исповедь у монахинь! «Бренная слава ее правления теперь забыта, — сказала преподобная мать и прибавила шепотом: — Слава Богу!» Я спросил, не слишком ли тяготит монахинь обет молчания, и добавил, что разговоры сорока трех монахинь, которые хранили безмолвие целый день, должны быть весьма оживленными, когда приходит час беседы; настоятельница, улыбнувшись, ответила: «Ну, в конце концов, они всего лишь женщины!» Высказывание, которое могло бы принадлежать святой Терезе.
Каждое мгновение в Бургосе было исполнено значения. Однажды утром, шагая мимо церкви, я увидел полк, который прослушал мессу и теперь выходил колонной из здания и строился на улице снаружи. Сержант-англичанин нашел бы в этих солдатах единственный недочет — сапоги; в остальном все было в порядке, а белые перчатки, как я успел узнать, символизировали высокую нравственность солдат и офицеров. Я вошел в церковь, как только полк удалился, маршируя, и увидел два военных мотоцикла, в блеске почти небесной красоты и полировки, по обеим сторонам алтарных ступеней. Благословлял ли священник новую модель, не знаю, но подобное проникновение религии в обычную жизнь придает самым обыденным предметам ауру чудесного.