Прогулки по крышам

Колесова Наталья Валенидовна

Зарево внизу, в Котле, разгоралось. Он ждал. Он узнавал и приветствовал ее. Он был ей рад.

Ее не хотят отпускать. Но у них нет власти над ней. Никакой. Знакомые слова – из фильма, из книги, из старых снов – выкрикнулись сами собой:

– У тебя нет власти надо мной!

Кольцу. Келдышу.

Прошлому.

Кольцо вспыхнуло маленьким ядерным взрывом – отпечаток этой вспышки залил сетчатку глаз, и Агата ничего не видела, когда ее отпустили.

Вновь начала падать.

Не падать.

Лететь.

Вещество, заполняющее Котел, было еще менее ощутимо, чем

воздух, но оставляло в ушах треск рвущейся ветхой материи. Кольцо Келдыша почернело и умерло, рука вновь начала слушаться. Агата коснулась пальцами лица; ощущение было очень слабым – словно онемела вся кожа. Она обнаружила, что может идти – если это можно так назвать там, где не существует ни верха ни низа. «Полотно» магии не было однородным. Иногда впереди разгорался ослепительный свет, играл, как северное сияние, и неожиданно угасал. Иногда мелькали клубящиеся серо-бордовые тени, и у Агаты каждый раз екало сердце – а вдруг она блуждает здесь не одна? Где те самоубийцы, что когда-то кидались в Котел? Что с ними стало? Видели они то же, что видит она? А может, она сейчас столкнется с кем-нибудь из них?..

Или с тем, что из них сделала магия.

Агата медленно двигалась в красных сумерках. По ее ощущениям, она уже должна была наткнуться на какую-нибудь из стен Котла. Если, конечно, не блуждает по кругу.

Ну, вот он, Ключ... То есть она. Есть Ключ, есть магия... преступная магия, если верить Келдышу и его товарищам. И что? Что должно случиться, когда они соединятся? Соединились. Агата, томясь, села, обхватив руками колени. Села неизвестно на что. Неизвестно где. И стала ждать неизвестно чего.

Котел, похоже, решил ее развлечь. Рисовал на полотнищах горящие, мгновение живущие узоры; подпускал клубящиеся бесформенные тени; игралзвуком, то понижая, то повышая его до невыносимого визга – как будто подбирал нужный диапазон. Шум-бормотание-речь делались настойчивее. Казалось, различаются даже отдельные слова... предложения... смысл... Котел говорил с ней.

Только Агата не знала этого языка.

Поэтому начала говорить сама.

Создание позвало создание, сказал Келдыш. Создание пыталось говорить с созданием.

Здравствуй, сказала Агата. Ты узнаешь меня, но я тебя совсем не знаю. Что сделать, чтобы мы были вместе? Что будет, если мы будем вместе?

И стала ждать ответа. Теперь она не торопилась. Некуда было торопиться. Впервые за эти сумасшедшие дни она чувствовала себя дома. Полностью дома. В безопасности. В этом доме ее так долго ждали. В этом доме ей были рады.

Агата закрыла глаза. Серые тени вновь подступили к ней – не нужно было зрения, чтобы их увидеть. Серые тени из детства. Но теперь она не боялась. Теперь она знала, чего они искали.

Понимания.

Каждый отдавал частицу своей силы. Своего таланта. Своей крови. Марина Мортимер. Петр Стеблов. Владислав Лем... Десятки и сотни тех, кого она не знала и, наверное, никогда не узнает. Отдавали, создавали то, что должно было стать волшебным подарком людям – и прежде всего ей, Агате...

Не получилось.

Их – ее и магию – оставили одних. Беспомощных. Слабых. Не готовых. Не нашедших

друг друга.

И теперь им вдвоем предстояло искать этот путь.

Слабое касание – словно кто-то погладил ее по щеке. Мама, сказала Агата, не открывая глаз. Она не помнит, говорила ли это слово в детстве. Не помнит, играл ли с ней отец. Пели ли ей колыбельные. Но это все помнит магия, в столице называемая Котлом.

Чего ты хочешь, спросила Агата. Чем я могу тебе помочь?

Чего ты хочешь, спросила магия. Чем я могу тебе помочь?

Есть сила, нет возможности. Есть возможность, нет силы. Что происходит, когда эти половины соединяются?

Магия помнила, как вырвалась, как струилась, проникая сквозь живое и неживое, черпая, узнавая, превращая, и это было прекрасно и удивительно... Только живые частицы силы, которые она поглощала, почему-то не были рады, как те, кто отдавал свою силу добровольно. Кто ее создавал. Они сопротивлялись, они боялись, они... им было больно. Потом стало больно ей, и она впервые поняла, что такое боль. Ее заперли здесь, и никто не приходил учить и общаться с ней. Хотя она пыталась дотянуться. Дать понять, что ждет их. Что рада им. Она даже пыталась сохранить те живые частицы силы, что приходили к ней добровольно. Не удалось. Они приходили умирать.

Они хотели свободы.

Свободы, сказала Агата и открыла глаза. Тени отступили, растворились. Она знала, что больше они никогда не вернутся, хотя навсегда останутся в магии. Как навсегда их частицы заложены в ней самой.

Ей никогда не стать волшебницей. Никогда не обладать ни малейшей магической силой. Ну и что? Зато она может поделиться своей антимагией. Ее-то у нее в избытке.

Агата посмотрела вверх. Там, сотворенные самыми сильными волшебниками, нависали магические щиты, давили запирающие заклятия, искрились охранные сети. Если б она захотела, то могла бы полностью ощутить их тяжесть и гнет, столько лет давящий на магию.

Да только для нее-то самой они не существовали.

Агата медленно подняла прямую руку – левую, с мертвым келдышевским кольцом. Она не знала, что и как делать, но была уверена, впервые в жизни уверена: что бы и как бы она ни сделала – все будет правильно.

Потому что правил для нее не существует.

Агата протянула руку и сдвинула в сторону пресс заклятий и щитов. Разрывая, провела ногтем по сетям. Прижатая к чаше Котла Магия следила за ней, радостно «потягиваясь», «распрямляясь».

Освобождаясь.

И вдруг ринулась вперед, наливаясь ослепительным белым светом.

Фонтаном.

Потоком.

Извергавшимся вулканом.

Агата распахнула руки посреди этого белого пламени, растворяясь в нем, превращаясь в него... крича что-то и себе непонятное. Желая, чтобы магия взяла и ее с собой...

Пятки больно ударились о землю. Агата не удержала равновесие и шлепнулась на пол. Охнув, принялась потирать отбитый зад. Вот это, наверное, и называется «спустить с небес на землю». Хорошо еще, не мордой в грязь. Вокруг – куда ни глянь – тянулся пустой серый котлован. Далеко вверху, перегнувшись через почерневший парапет, на Агату смотрели люди. А прямо над головой...