Прогулки по крышам
Шрифт:
Агата, оглядываясь по сторонам, села рядом со Стефи. Народ вокруг укладывался – как кому в голову взбредет. «Макс, ты хоть бы иногда носки стирал!», «Эй, ты мне косу прищемила!», «А подушек нам не дадут, что ли?»
– А что будет?
– Ой, не грузись, ничего страшного: подремлем, и все.
– Итак, все помнят этапы расслабления? Великолепно! Кто не помнит – напоминаю. Ложимся на спину, закрываем глаза – или смотрим на потолок... разговорчики! Дышим ровно, глубоко, расстегнем все пуговицы и застежки, что нам мешают...
– Кому расстегнуть лифчик? –
– Это, типа, тренировка эмоций, – бормотала Стефи. – Чтобы мы лучше управляли собой... три хи-хи! Ты бы видела, как сам Георгий психует – вопит и ногами топает!
– ...напрягли все до единой мышцы, сильнее, сильнее, сильнее! Сжали кулаки! Рассла-абились. Снова напряглись – рассла-абились...
Агата послушно обмякла. Потолок в комнате напоминал залы Музея магии: ночное небо, плывущие разноцветные созвездия, иногда – быстрые падающие метеориты... Красота – смотрела бы да смотрела.
– Переходим к воспоминаниям. Вспомните самое грустное событие в своей жизни. Рудольф, только, пожалуйста, без демонстративных рыданий!
– ...помню, надела я мамины дорогущие колготки. И порвала, – громко шептала Стефи. – Вот где было горе!
– Стефани, не ерничай, пожалуйста. Сосредоточьтесь, все очень серьезно!
Агата задумалась – серьезно. И какое же самое грустное воспоминание? Когда ее не взяли в игру соседские дети? До сих пор помнит: растерянно сжимает в мокрой ладони игрушку – рыжего кота, – а слезы все больше, все горше. А они стоят вокруг, показывают на нее пальцами и хором распевают: «Рева-корова, рева-корова!» К школе она научилась не реветь на людях и не проситься в чужие игры. Правда, какой-нибудь повод все равно находился... Как она горевала, когда пришлось отдать Сему – из-за бабушкиной (как теперь выяснилось – притворной) аллергии? До сих пор слезы наворачиваются. В голову лезли все случаи, когда она не то сказала или не так сделала. Да что ж у нее память-то такая хорошая – на плохое?
Или это все мелочи? Наверное, надо мыслить крупными категориями. Так... война. Но она почти ничего о ней не помнит. Родители? Их тоже не помнит. Так, иногда грустила в детстве – и только. А когда узнала правду, было что угодно – шок, злость, обида, – но только не печаль и горе... Вот – вспомнила. Когда бабушка попала в больницу. Как она лежала в окружении этих хитрых медицинских приборов – очень маленькая, очень старая, – казалось, она никогда уже не очнется. Не поднимется. И останется Агата одна-одинешенька на всем белом свете...
В носу защипало. Агата поспешно заморгала и огляделась – не увидел ли кто. Справа – голова к голове – лежал Димитров. Смотрел на нее. Темные прямые брови, карие внимательные глаза. Агата вопросительно повела подбородком, Славян закрыл глаза и отвернулся.
– Великолепно! – вскричал Георгий. – А теперь глубоко вдохнем и вы-ыдохнем! Вместе с выдохом уходят все ваши горести и печали. Вернемся к сегодняшнему моменту. Возвращаемся к равновесию. Вы здесь, вы живы и здоровы, все это – давно ушло, все это – лишь ваше воспоминание. И
– И вовсе я не сплю! – сонным голосом возмутился Водяной.
– Усни, да не восхрапи! – с выражением сказал Карл. – Ибо, восхрапев, ты разбудишь соседа своего!
– И вовсе я не храплю! У меня просто нос заложен!
– Попрошу не отвлекаться! Итак, сейчас вспоминаем самое прекрасное, самое радостное событие в своей жизни!
– А смеяться-то хоть можно?
– Не смешное, а радостное, Славян! Вы должны уже научиться различать эти понятия!
– Плакать нельзя, смеяться нельзя... а что нам можно-то?
С радостью оказалось куда труднее. Что ж у нее жизнь такая безрадостная? В смысле – без больших радостей? Новые игрушки, книги, теплое солнце, закат, бабушкины булочки, игры с Семой, снова книги... В конце концов Агата пришла к выводу, что жизнь у нее без великих радостей и без особых горестей. Обычная. Надо сказать об этом Келдышу. Вот посмеется-то...
Хотя... Была магия... Белая магия, заливающая мир, заполнившая всю Агату целиком. Чистая сила, чистая радость... Нежданный подарок. Прощальный подарок. Странный подарок...
– Уснула, что ли?
Агата моргнула. Над ней склонились лица – Стефи, Славяна, Люси.
– Эй, Агата!
– Ты чего, Мориарти?
– Что здесь происходит? Что вы столпились?
– Да вот...
Над ней склонилось еще одно лицо – смуглое, большеносое. Внимательные черные глаза. Нахмуренные густые брови.
– Что случилось, девочка? – Преподаватель провел по ее лбу, щекам теплой ладонью. – Ну-ка, возвращайся к нам. Давай попробуем присесть. Вот, хорошо. Посмотри-ка на меня.
Агата повела сонным взглядом. Лица расплывались и удалялись голоса – точно расходящееся кругами эхо...
– Посмотри на меня! Как ее? Агата? Посмотри на меня. Вот, хорошо, молодец! – Георгий похлопал ее по щекам. – Молодец... Ты узнаешь нас?
– Ей плохо? – с почтением спросила Люси. Стефани, закусив пальцы, хлопала ресницами. Димитров кашлянул, сказал сипло:
– Мне показалось, было... будто вспышка какая-то...
Георгий нахмурился еще больше.
– Вспышка? Про что ты вспоминала, радость моя? Про что ты думала?
Агата растерянно оглядывалась. Сказала неуверенно:
– Я не помню. Я, наверное, уснула... Все, урок закончился?
– Закончился, но ты посиди еще. Голова не кружится, нет? В следующий раз постарайся не засыпать. Или хотя бы запоминай, что тебе приснилось.
Агата медленно натягивала кроссовки. Что же, ей теперь и задремать нельзя? Что они все всполошились?
– Я тебя толкаю-толкаю, – ворчала Люси, – а ты как мертвая – смотришь себе в потолок, и все!
– Может, ее потолок зачаровал? – хихикнул болтавшийся неподалеку Зигфрид. – Может, она гипнозу поддается? Эй, Агатка, давай я на тебе гипнотические сеансы буду проводить!