Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!
Шрифт:
Николай. Офицер. Чина не знаю. Погиб в "первую империалистическую" выпуска четырнадцатого года.
Алексей. Окончил консерваторию. Каким инструментом владел — не знаю. Жалею об этом. Работал директором музыкальной школы в соседнем городе. За месяц до начала военных действий 41 года отец возил меня к брату гостить. Из всего гостевания запомнил вечернее застолье братьев в большом зале. Дядюшки, числом трое, пили водку, шумели и курили до синевы. Вечер был тёплым, но в каком месяце — этого не знал. Не знал и того, что месяц был
Кто-то из дядьёв показывал фокус: брал непочатую бутылку водки, что-то подкладывал под скатерть на ребро столешницы, потом ставил бутылку на это ребро, и она не падала! Она была наклонена так, что по всем законам физики ей надлежало упасть обязательно, а она стояла! Каждый из братьев пытался повторить фокус, но ни у кого, кроме одного дядюшки, он не получался. Стоял шум и гам, какой может быть среди выпивших мужчин, но слава фокусника так и осталась за одним из дядек.
Была и спальня, а в спальне — лампочка синего света под потолком — и всё. Больше ничего вспомнить не могу, нет информации. Стоящая на ребре столешницы бутылка с водкой — помню, а кто из дядек вопреки всем законам механики умудрялся так поступать с бутылкой — нет.
Так всегда служит память: на кой ляд фокус, если автора не помню!? Или что мне в человеке, если он ни хрена не умеет?
Визит отца в соседний город к брату был "советом в Филях": дядюшка Алексей испрашивал совета у братьев на переселение в город "имени вождя революции". Причина переезда объяснялась просто: дядюшку приглашали в консерваторию преподавать. Что посоветовали братья — не знаю, но дядя Алексей уехал проживать в "северную столицу" и сгинул там в блокаду. Что его понесло туда? Сегодня думаю, что дядька мечтал затеряться вместе со своей родословной в городе "вождя мирового пролетариат".
Вениамин. Инженер. Где-то в Сибири руководил мастерскими по ремонту подвижного состава. Военное лихолетье его не коснулось. Был "членом партии", но как ему такое удалось — видно, не всё упомянул в анкете, когда его принимали в "ряды". "Утаил под маской свою помещичье-купеческую личину" и оказался в рядах "умных, честных и совестливых". Войти в ряды "умных, честных и совестливых" с купеческо-помещичьей родословной — большая тайна и плюс в его биографии.
Серафим. По "духовной" части, священник. В оное время призвал брата меньшого, моего родителя, на служение архиерею. С юного возраста и до тридцати лет отец пребывал среди духовенства, а посему многое видел и знал из "частной жизни иерархов".
Подробностей того, почему у отца произошёл отход от духовенства пред самым посвящением в сан — об этом никогда у отца не спрашивал.
Только в свои сорок узнал о правиле для "белого духовенства": чтобы получить посвящение — прежде нужно жениться: не женатые не посвящаются. Пребывать бесконечно долго в услужении архиерею
— Или я и дочь, или твоё служение архиерею! — к тому времени мать была изрядно порчена детдомовским атеизмом советской пробы.
Отец выбрал жену и дочь. Чем руководствовался? Что удержало от священнического сана? Мог сгинуть от лап советской власти, как потом сгинули многие тысячи священнослужителей? Вполне. Каким "шестым" чувством" определил, что сан священника — не его? Не знаю, по этой ли причине, или по какой-то иной, но мать всю жизнь холодно относилась к вере. Она ни разу не была в храме и не признавал церковных праздников:
— Праздник — это когда всё хорошо.
Отец знал церковную службу и был глубоко верующим человеком. Но веру от служителей веры, как "зёрна от плевел", всё же отделял. Говорил, что истинно верующих среди высшего духовенства встречается мало потому, что они в массе своей умные люди, а умный человек когда-то всё едино "встанет на греховный путь сомнений в вере", ибо "многих служителей мир крепко держит".
Так дед по отцовской ветви, приказчик у богатого купца, сумел дать хорошее жизненное направление детям.
И снова хочется сказать то, о чём не имею представления: о генах. Любимое занятие: говорить о том, чего не знаю.
— Увлекательное занятие, смею уверить! Не один ты страдаешь пороком, от него маются, куда большие люди! — ободрил друг.
А я только в тридцать лет взял в руки Новый Завет на старославянском языке. Почему "Новый"? Почему начал с Нового Завета? Если имеется "Новый", то должен быть и "Старый"? Да, есть таковой, только название чуть иное: Ветхий.
Что побудило взять в руки книги? Отцовы гены? Преследование церкви властью? Атеизм, безбожие, "борьба с религиозным дурманом"? Как и почему приходит злость и начинаешь думать: "не держите меня за идиота, позвольте самому разобраться во что верить, а что послать подальше… Не будите во мне интерес: он может оказаться "нездоровым".
— Запреты — "улицы с односторонним движением". Они выгодны одной стороне… Круг ваших интересов дано определять "узкому кругу специалистов"."Нездоровый" интерес вначале по прошествии времени может перейти в веру.
"Вождь мирового пролетариата" говаривал: "чтобы бороться с врагом — его нужно знать". Но вождь не знал: "постигнутая тайна перестаёт быть тайной". Как-то однажды подумал: "на древний язык переведены чужие тексты "священного писания" и нет ничего иного… Одно "вероучение"… Мало… Однобоко…" — и перестал читать: "хватит, ничего нового не будет… Одни повторы…"
Но вопросом "почему бы не начать с английского языка?" — не задавался.