Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!
Шрифт:
Знакомство с романом случилось в школьные годы, но "отрыжки" от этого "корма" начались только сейчас: так долго переваривался!
Содержание первой отрыжки такое: сам-то автор верил, что "несоветские люди на западе" снова хотят воевать? Верил, что Европе, да и миру, было мало войны 36 — 39 — 45 годов? Если не верил, то чего врал? По чьему заказу? Мог ли я, "советский школьник" спросить об этом известного "на всю страну" дяденьку?
Отрыжка вторая: роман "гвоздил к позорному столбу поджигателей новой войны с Запада". И я, по молодому недомыслию, "проникся идеей романа",
Сегодня "злые силы Запада" переведены в разряд незлых. Они вроде бы добрее стали, но "воспитательные идеи" романа никак не хотят оставлять меня и до сего дня. Прошлые "идеи" впитались с молоком матери", если в мои "мамаши" записать "ум, честь и совесть". От прошлого идеологического "молока" до сего дня испытываю позывы на "гвождение", но не так бурно, как прежде. Бушуют, бушуют во мне "позывы старых неисполненных желаний", как сказал бы поэт областного масштаба! Пучит от прошлых "идеологических кормов" советского времени, но вины беса в том нет: не прикладывал он лапу к моему воспитанию, на то время стоял в стороне.
Когда желание "пригвоздить" стало совсем нестерпимым и созрело для выхода, то какое-то время выбирал объект для приложения агрессивности своей и совсем скоро нашёл его: Первый канала ОРТ. Почему он?
Перехожу к длинному пояснению и прошу дух преподавателя русского языка помочь в столь трудном деле.
— Не нужно обращаться за помощью к духу учителя! Он был порядочным человеком здесь, в видимом мире, таким остаётся и ТАМ. Он не может отказать тебе, как лучшему ученику в просьбе о помощи, но обязывать бесплотные души земными и сомнительными просьбами — нехорошо! — заступился бес за учителя "русского языка и литературы" — добавь в конец главы такое соображение: "злые силы Запада в прошлом, глядя на восток и поражаясь вашему самоедству, по простоте душевной, думали так:
— "Разделать "под орех" этот народ — раз плюнуть! Посмотрите, как жестоко и безжалостно они уничтожают всё лучшее в себе"! — и полные иными нехорошими заблуждениями враги двигали армии на вас.
И происходило необыкновенное: вы забывали на "время лихолетья" о собственном людоедстве, объединялись под каким-либо знаменем, а под каким — безразлично, и давали жестокий отпор врагам, не считаясь "с потерями в живой силе и технике". Это была для врагов самая большая "загадка русской души".
Но не единственная…
Глава 13.
Возвращение в казарму через пятьдесят лет.
Во времена служения в "сапёрных войсках" отечества, а проще — в "стройбате", лямку с названием "воинская повинность по выполнению священного долга защиты родины" тянул и товарищ Колька. Сослуживец. Выполняли мы "священный долг" на расчистке от архангельской тайги площадку, на которой сегодня расположена самая главная установка
Происходил Колька из семьи эмигрантов, коим удался побег в Китай от "прелестей" расползавшейся советской власти в памятные исторические времена. Родился и вырос в китайском городе Циндао. Родного русского языка не утерял, и, возвратившись на родину в составе семьи в 47 году, незамедлительно принялся выражать интересные "враждебные мысли" с его помощью. Но не громко, а мысленно. Редкое явление: вырос в чужой стране, но русский язык знал лучше многих соотечественников, никогда не переступавших священных рубежей родины в ненужном и враждебном направлении". Не переступали, но родным языком управлять не могли.
Знал Колька и английский язык, но об этом не распространялся потому, что был умный и осторожный человек: зачем лишние и ненужные вопросы того времени "откуда знаешь английский"!? Китайского языка не знал, но рассказывал интересные вещи: русские эмигранты брали в жёны китаянок и производили красивых детей.
Попутно о расизме "белых людей": самые большие расисты — это "настоящие", "чистые" китайцы, "ханьцы". Рождённых от смешанных браков детей китайцы презирали так, как не смог бы презирать ни один русский!
— Это китайцы-то? Им только и остаётся "борьба за чистоту расы" — влез с замечанием бес.
Не могу сказать, по какой причине запомнился столь мелкий факт из жизни русских эмигрантов в Китае. Может потому, что везде буду чужим, или потому, то Китай — более расистский, чем другие азиатские земли?
С Колькой мы сошлись мгновенно: он пропел в полголоса на английском "Песню американских солдат: "Ю АРМу…" Что-то вроде пароля, а я ему в ответ — "Лили Марлен". В музыке мы не поняли друг друга и потребовались пояснения.
— Что ты исполнил?
— Любимую песню немецких оккупантов. Инструмент исполнения — губные гармошки.
— Был в оккупации?
— Откуда ещё знать "Лили"? — вот она, великая и правильная, бессмертная наша "рыбак рыбака…"! Вот она, встреча "меченых"! Один — рождением в Китае, другой — оккупацией! Так и нашли друг друга.
В минуты откровенности Колька поминал древнюю бабку и родителей "добрым" словом за их неутешную русскую ностальгию: они слёзно просили советское правительство разрешить им вернуться "на историческую родину". В одна тысяча девятьсот сорок седьмом году от "Р.Х" они "допросились": их впустили. На время службы "в рядах вооруженных сил" Колька поминал маразм предков нехорошими словами:
— Почему бы им тогда ни попроситься в Англию? В "страну самой передовой демократии мира"? — Колька в просьбах на возвращение в отечество не участвовал и поэтому многое не знал.
Товарищ обладал удивительным даром: если видел компанию скучающих сослуживцев в курилке на свежем воздухе, то мгновенно понимал, что общество давно и обо всём поговорило, обкурилось дешёвой махоркой до одури, и всё, что можно заплевать вокруг — заплевало, а до обеда ещё много времени.
В чистом таежном воздухе висела смертная скука и архангельские комары, громадные и лютые, неумолимые и непобедимые, напоминали служащим, что армейская служба — довольно-таки тяжёлая штука!