Прогулки с Бесом
Шрифт:
Совецкие денежные знаки ("червонцы") стоимостью тридцать рублей ходили в качестве оплаты наравне с продуктами натурального хозяйства: картошка, мука, отруби, сало, мясо и прочее, что давала Земля
– "З" большая неправильная, настучи землю малой.
– И не подумаю, Земля кормит, давай хотя в названии почитать кормилицу.
Враги никак не реагировали на хождение советской купюры с изображение "вождя мирового пролетариата" в кепке. Рядом с купюрой уживались немецкие марки, но каков был курс каждой валюты - этого никто из оккупированных сказать не
– Вот она, коллаборационистская природа небольшой и худшей части граждан!
Много сказано о мужестве и героизме борцов с врагами ни на живот, а на смерть, борцы с врагами заслуживают уважения и благодарной памяти потомков.
– Убери шаблон о "благодарной памят потомков"
– И не подумаю! Кто заслуживает уважения и всяческого поклонения? Они, герои! От кого память? Кто должен кланяться борцам с пришельцами? Кто не сопротивлялся и кому враги были безразличны? Что думали вражеские прислужники о борцах с врагами?
– Коллаборационисты оставались в целости без борьбы.
Установить когда и кто вывел закон "война хуйня, главное в живых остаться" - невозможно...
– Правильная редакция иная: "война хуйня, главное манёвры"
Глава 56.
Продолжение прогулки по родине
в тревожное время начала войны.
Война надвигалась медленно, но без долгих остановок, а если . и случались замедления в продвижении врагов - никто и никого из насельников монастыря оприятном не оповеща, не было политинформацйи на тему:
"В какие потери в живой силе и техники обошлась красной армии трёхдневная остановка вероломного, жестокого и сильного врага под беларусским городом..." - название города тоже не упоминалось.
По причине малой и неточной информации о событиях на фронтах монастырцы не паниковали:
– Психуй, не психуй - один хуй!
– равнозначность названных величин гасили нервозность и не позволяли впадать в панику.
Когда война совершала очередной неприятный и пугающий рывок в сторону философствующих - возобновлялись разговоры с элементами прежней паники средней тяжести.
– Панические разговоры содержат и плюс: первые страхи опускают сердце в штаны и ниже, но последующие, будь в реальности на порядок страшнее первых, принимаются за повторы и пустые домыслы. Ложью. Оттого и не пугают.
Женщины бегали по кельям и занимались любимым занятием: нагоняли ужасы и попутно проверяли прочность мочевых пузырей соседок. С глазами, полными ужаса, вещали:
– Немцы евреев и комунистов убивают!
– переносчики пугающих вестей не боялись быть "притянутыми к ответу", а проще - "взятыми за жопу".
Не было в монастырской среде таких, кто переживал за убитых евреев и коммунистов,
– Немцам виднее, кого убивать - такое могли говорить только явные враги.
Если расправы с евреями и "кумунистами" не волновали обитателей монастыря, то:
– Мужиков кастрируют!!!
– непонятная предстоящая работа врагов над мужиками наполняла глаза женщин ужасом, но был ужас предстоящей кастрации мужиков выше ужаса расстрелов евреев и коммунистов - разницу уловить не мог.
Мужчин слухи о предстоящей кастрации почему-то не волновали, и ничего, кроме непонятной ухмылки не вызывали.
"Кастрация" по звучанию напоминали "стригут", но для вхождения в глубокий сравнительный анализ "стрижки" и "кастрации" - ни ума, ни знаний у меня не было.
– Женщинам груди отрезают! Детей убивают!
– это было понятно, но не пугало: как пугаться, если ни разу не видел удаления грудей и убийство детей? С чем было сравнивать, если ничего, кроме редкого и лёгкого подзатыльника от сестры, не получал?
– Минск взяли!
Страхи о расстрелах евреев и комунистов не касались насельников, но заявления о лишение женшин молочных желёз и убиство детей вводило в кратковременную задумчивость.
– Не пережиала обитель за убиваемых евреев и коммунистов, не волновалась...
не было оснований: ни к еврейству, ни к коммунизму никакой частью тела и души насельники не касались:
– Да сгори они все синим огнём!
– кто "все", кого следовало жечь синим огнём уточнений не делалось, но, похоже, туда вписывали и прущих немцев. И ещё одна уверенность утешала:
– Перебьют "товарищей" - и война кончится - насельники никак не хотели допустить, что враги, изведя позиции из евреев и коммунистов приступят к ним...
Откуда в бывшем монастыре, а ныне "люмпен городе", было взяться евреям? Что, евреи сидят и ждут, когда придут враги?
Страшные рассказы об отрезании грудей у женщин понимал, но что такое "минск"? Кто и у кого "взял" его? Кто дозволил? разрешил? Почему кто-то неизвестный отдал "емцам?
– и монастырцы продолжали мирно спать: не было среди них ни евреев, ни коммунистов, а Минск, немного знавшие географию, видели на большом удалении от подаренных советской властью монашеских келий:
– Далеко до нас... авось, не дойдут...
Как крепко, и какой процент жителей города верили, что прущих с запада врагов кто-то остановит и "даст укорот" - этого не знаю, но что граждане не сидели сложа руки - могу поручиться.
Страхи и ужасы подчиняются законам: они пугают до определённой нормы и достигнув пика - перестают быть страхами. Напуганные устают от собственных страхов и, набоявшись вволю - заполняются сомнениями м вопросами:
– "А так ли на самом деле, как говорят? Груди режут? А ты видел? Нет? Так какого хера брешешь? С чего, за какие грехи бабам сиськи резать? Не проще сразу убить? И с чего начнут враги, когда дойдёт очередь и до меня!? Ведь это так интересно"!