Прогулки с Бесом
Шрифт:
Монастырь, помучившись в молчании, разродился убеждением:
– Предатели выдали!
– имена-фамилии предателей не оглашались. Результат мерзкого деяния висит на деревьях, за повешенных оккупанты получили порцию ненависти горожан, но не от всех, а только от родственников повешенных...
Имена и фамилии приложивших язык к "смерти молодых борцов за свободу родины" продолжали оставаться в тайне, но так не бывает...
– Сколько висеть казнённым и предупреждать живых: "смотрите и думайте о судьбе нашей, можете проникнуться лютой ненавистью вешателям и жить мечтою о мщении!"?
–
Повешенные вошли в "славную историю борьбы с оккупантами на захваченной (временно!) территории страны саветов, как герои-подпольщики, навечно покрывшие себя неувядаемой славой"
Так постановили верха и требовали от рядовых савецких граждан неукоснительной веры. Граждане верили, деваться некуда, исполняли указания, но и хитрили: не поминали героев, пользовались официальной "нет человека - нет проблемы"
И я ненавидел оккупантов, но поскольку тестов проверки уровня ненависти не существовало - ненависть не имела сорта и ничего не стоила. Забавная ситуация: оккупанты были рядом - ненависти не было, изгнали, разгромили - ненависть появилась:
– Сволочи! Убийцы!
Через годы, во время празднования очередной победной даты в мае, сидел в том скверике на лавочке и наслаждался музыкой духового оркестра. Солнце, тепло и радость!
– единый мрачный мазок чёрной тучей закрыл солнце: зимний солнечный день и висевшие на деревьях люди. "Печальные страницы в Книге большой победы"
На лавочке сидела женщина старше моего, завёл разговор о войне и о победе. Хитрил, хотелось без кругов спросить о повешенных, секунды колебался и не выдержал:
– Вы были в оккупации?
– Была.
– Не помните, как в этом сквере враги повесили комсомольцев-подпольщиков, предатели выдали?
– Какие "комсомольцы"!?
– взвилась собеседница - какие "подпольщики", кто вам сказал!? Шпана, отпетое хулиганьё, бандиты! До войны вечерами людям проходу не было, по ним тюрьма плакала, да всё как-то мимо проходила! Немцы пришли, думали оккупированные по их законам жить будут, шоферня на ночь в ближайшие дома отправлялись, машины на замки не закрывала. Привычки свои, а шпана наша, вот и встретились... "Комсомольцы" смекнули, что к чему, ну, и принялись за дело... Очищали машины от немецкого добра, шнапс, консервы... всё тащили, что на виду было, шпана и есть шпана, глупая и наглая! Украл, сожрал, похвалился удачей перед боязливыми, пёрла из дураков гордость "знай наших" Шнапс и погубил, шнапс всех губил. Как жить "шикарно" на виду, когда многим есть нечего?
Была ночная засада, улов, а на рассвете по законам военного времени без апелляций в международный суд в Гааге, "комсомольцев" вздёрнули на месте преступления, рядом с машиами"
Вот оно что! Но почему, по какому наитию и с опозданием, оказался тогда на месте казни? Приди раньше - мог видеть казнь. Кто избавил детское зрение и память от вида чужой смерти?
– Ваши и вражеские законы разные, потому пришлые и суд быстро вершили.
– Давай пояснение законам.
– Первая статья оправдательная: "грех
– У нас было другое: "лучше убить десять невиновных, чем прозевать одного преступника".
На время разговора с женщиной был свободен, некому было провоцировать на иные вопросы. Сегодня устраняю прошлую недоработку:
– Реакция родственников повешенных?
– Понятная, вечная и бессмертная: "мой сынок не вор и не бандит, а все немцы сволочи и убийцы! Будь они прокляты, чтоб их детей убили!
– уровняли в правах, то есть.
– Понятно. Никто и никогда из родни не заявлял и не заявит: "правильно сделали"! А что соседи? Как реагировали на казнь?
– Стандартно: выражали соболезнование внешне, а внутри думали: "вот оно, и на вас, сволочей, управа нашлась"!
– Трудная игра, на уровне великих мастеров сцены: показывать соболезнование, а думать другое...
– ах, как ужасно слышать такое! А ведь прав! Сколько из нас лицемерит, врёт? И все "вожди" наши прошлые сифилитики-палачи-параноики, и герои не таковые, а ворьё! Как жить, во что верить!?
– Время грусти и печали о повешенных "комсомольцах" прошло без воврата, и ничьи приказы не заставят грустить.
– Ну, почему же... Можно устроить траурную сходку, речь сказать, цветы возложить. В старину специальных плакальщиц приглашали, те за плату горе публике показывали, убивались натурально, не отличить. Сегодня нет плакальщиц, перевелись, но остальное сохранилось и усовершенствовалос.
Незнакомая женщина без умысла, не понимая, что творит, очистила от нужной лжи, везёт тебе на женщин-пояснителей. Пусть остальной публике древняя пропойная шпана останется "борцами за свободу", они герои, если и криминалом, приносили врагам ущерб! Представь ярость какого-нибудь Ханса, обнаружившего пропажу одеял, шоколада, галет, колбасы и прочего добра, что выдавали немецкой шоферне?
– Вот оно "...и нет ничего тайного..." Слышь, приятель, ты, случаем, не из немцев будешь?
– Нет.
– А каких?
– Тебе зачем?
– Как "зачем"? Надо знать на кого работаю, чьи прихоти безвоздмездно исполняю. Труд свой считаю каторжным, а где награда? У немцев не губернии, как у нас, у них земли,.. Откуда будешь? Пруссия? Бавария? Судеты, Саксония, Штирия, Северный Рейн Вестфалия? Славный город Гамбург? В теле какого группенфюрера пребывал и как долго?
– Выше тела "герра оберста" Вермахта не проживал, да и то недолго, скука смертная, высокие военные чины страшные зануды.
– Такая ситуация: проклятые оккупанты не довели наказание нашей шпаны до верёвок, ограничились поркой и внушением мысли через зад:
– Кражи есть "нихт гут" и "Зер шлехт", а удовольствия добываются трудом!
– отправили соотечественников на каторжные работы в Рейх. Не учини в сквере бессмысленную расправу над родным ворьём - город вошел в книгу "рекордов Гиннеса" в звании "город, в коем за время оккупации не убито ни одного жителя"!
– Тогда "книги рекордов" не было...
– Разве?